NEWS 2SWEET

Очередь в поликлинике продвигалась очень медленно. Бабушки заходили в кабинет к лор-врачу и пропадали там чуть не на час. Дима заметно нервничал. На работе его по головке не погладят за то, что он так надолго отлучается. Парень специально встал возле двери, чтобы опять какая-нибудь шустрая старушка мне зашмыгнула без очереди, как случилось только что. Ладно, хоть эта бабушка пробыла недолго. И вот она, наконец, Дима в кабинете.

Медсестра, увидев, кто зашел, смешливо фыркнула и принялась заполнять карточки. А симпатичная, худенькая врач с обыкновенным конским хвостом на голове и отсутствием макияжа на лице улыбалась.

-Ну, что у вас болит на этот раз, молодой человек?

-Ухо что-то постреливает, — проговорил Дмитрий, усаживаясь на стул.

-Ну что ж, давайте посмотрим ваше ухо.

Симпатичная врач в белом халате подошла к пациенту, а он забыл, какое ухо надо подставить, правое или левое. На самом деле у парня ничего не болело. И это понимал как он, так и сама врач. Только на этой неделе он уже третий раз в этом кабинете. А все потому, что Наталья Викторовна упорно отказывается пойти с ним в кафе. И до дома провожать не разрешает. Дима упорный. Врач Наталья Викторовна, которую про себя он давно называл Наташей, крепко засела у него в сердце. Поэтому и таскается он в поликлинику, как на работу. Просиживает длинные очереди, лишь бы ее увидеть. А еще по вечерам подкарауливает возле ворот поликлиники. Наташа видит его, строго сдвигает густые светлые брови и убегает, не позволяя проводить себя даже до автобусной остановки.

-Здоровое у вас ухо, Дмитрий, — сказала Наталья Викторовна. — Вы очень настойчивый молодой человек. Хорошо, после работы мы сходим с вами в кафе, но только потому, что вы отнимаете мое время. Мое и других пациентов, настоящих, которым требуется помощь.

Дмитрий расцвёл.

— Всё, больше не буду отнимать ничье время, — поднялся он со стула. — Жду вас возле ворот, как всегда, в шесть.

Наталья Викторовна вышла из поликлиники в пятнадцать минут седьмого. Слегка улыбнулась, увидев долговязую фигуру Дмитрия возле ворот. Хороший, видимо, парень, только кое-чего недопонимает. Сегодня она раскроет ему глаза.

-Куда идем, Дима? — по-деловому спросила женщина, выходя из ворот.

Парень оттопырил локоток, предлагая взять его под руку. Наташа взяла и медленным шагом они пошли по улице.

-Я тут знаю одно хорошее место, — говорил Дима. — Иногда там ужинаю. Готовят вкусно и кофе там отменный.

Дима не обманул. Готовили в кафе, на самом деле, неплохо. Наташа заказала себе огромную порцию узбекского плова и овощной салат. Ела она с большим удовольствием и аппетитом. Дима смотрел и удивлялся, а женщина посмеивалась.

-Да, Дмитрий, я много кушаю. Это называется — «не в коня корм». Сколько бы ни съела, никогда не полнею.

-Но это же хорошо, Наташа, — сказал парень, первый раз назвав женщину по имени.

Он решил, что пора уже переходить на «ты» и начинать наступление. Осторожно взял Наталью за руку. Руку женщина не отдернула, только посмотрела насмешливо.

-Дима, а вот сколько тебе лет? — неожиданно спросила она.

-Мне двадцать три. А что?

-Да ничего. Это прекрасный возраст. Одно огорчает, что объектом для ухаживания ты выбрал себе очень взрослую женщину. Мне-то сорок три.

Наташа сказала это с улыбкой и ждала, что Дима удивится и сразу уберет свою руку с ее ладони. Этого не произошло. Парень не дернулся, но то, что удивился, было очевидно. Глазами заморгал.

Дмитрий очень старался не подавать виду, что он ошарашен. Уже столько времени он ходит в поликлинику, не в силах выбросить из головы Наталью Викторовну. Догадывался, что она старше, но лет на пять, максимум. Но уж никак не на двадцать! В голове не укладывалось, что в сорок три года можно так выглядеть. На лице ни единой морщинки, густые волосы собраны в хвост, а фигура, как у девочки. Диме стало страшно. И вроде собрался он пойти на попятную, а потом подумал, что несмотря на разницу в возрасте, Наташу из головы выбросить все равно не сможет. Каждый день начинается с того, что он думает о ней.

-Это ничего, Наташа, — Дима крепче сжал ладонь женщины. — Лично меня это совсем не пугает.

-Да ладно, не пугает, — рассмеялась женщина. — Я же видела, как ты глазами хлопал.

-Удивился, да, не скрываю. Но не испугался. Меня бы больше испугало то, если бы у тебя был муж. Насколько я знаю, его нет.

-Был когда-то, — высвободила свою руку Наталья. — Был, но не сложилось.

-Значит, он не был тем человеком, а твой мужчина я.

-Тоже мне мужчина нашелся, — смеялась Наталья, но до дома проводить себя позволила. И в этот день, и на следующий. Она была очень удивлена, что, узнав про огромную разницу в возрасте, парень не отступил. Ей это льстило, а как может не льстить внимание молодого симпатичного парня, когда ты давно и безнадежно одинока?

Оказалось, что и Дмитрий одинок. Его вырастила бабушка, а пару лет назад ее не стало. Получается, две одинокие души нашли друг друга. Когда Наташа с Димой бывали где-то вместе, ходили в кино, кафе, гуляли по улице, люди на них не смотрели предосудительно. Разницы в возрасте почти не было заметно.
Эту разницу знали коллеги по работе Наташи. Посмеивались, шушукались, но молчали. Молчали до той поры, пока Наташа не объявила, что выходит за Диму замуж. Тогда многие начали отговаривать женщину от этого неравного брака.

-Наталья Викторовна, вы меня извините, конечно, но он вам в сыновья годится, — сказала как-то медсестра.

-Ну и пусть, — отвечала Наташа. — Это его должно отпугивать, а не меня.

Женщина на все подобного рода колкости отвечала ровно, а в душе ее цвела весна.

«Не важно, сколько мы будем вместе» — рассудила женщина. «Важно то, что я счастлива сейчас. Я что, не заслуживаю урвать свой кусочек счастья?»

Дмитрия на работе подкалывали куда жестче.

-Что, бабушки не стало, решил себе мамку завести?

Один из коллег за такую шутку получил в глаз от Димы.

В общем, свадьба состоялась. Свадьба без гостей. Дима с Наташей отметили свое бракосочетание вдвоем, понимая, что мало кто искренне пожелает им счастья и долгих лет жизни вместе. Они не расстраивались по этому поводу. Им и вдвоём было хорошо. Жить стали в квартире у Наташи. Дима на жильё ещё заработать не успел.

Наталья не была эгоисткой и понимала, что молодому парню нужна настоящая семья, дети. Словно пытаясь «запрыгнуть в последний вагон» в свои сорок три года женщина пыталась забеременеть. Пыталась целых три года. Ну, а в сорок шесть поняла, что видно не судьба. А с Димой было хорошо. Он ни в чем не упрекал, про детей не заикался. Со стороны они смотрелись очень гармоничной парой. Даже знакомые давно смирились с их браком.

Так, в мире и согласии, они прожили десять лет, пока Наталья серьезно не заболела. Все началось с проблем с позвоночником, а кончилось тем, что женщина слегла. Знакомые начали делать ставки, как быстро от нее сбежит молодой муж.Сколько он продержится возле лежачей, стареющей супруги?

Дима держался год, два, три. И не просто держался, а делал все необходимое, чтобы поставить Наташу на ноги. Научился делать уколы, ставить капельницы, возил на необходимые процедуры, в кабинет заносил всегда на руках. Люди поражались силе духа и любви этой пары.

Дмитрий не опустил руки, не сбежал. И таки поставил жену на ноги.
Наташа встала, только уже не походила на прежнюю себя. Болезнь вымотала женщину, выпила из нее все соки. Казавшаяся раньше девочкой женщина теперь выглядела на свой возраст, если не старше. В волосах седина, фигура уже не казалась стройной, а болезненно худой. Лицо с уставшими глазами с лихвой выдавало возраст.

Случилось это на глазах Димы, и мужчина будто не замечал изменений в супруге. Замечали окружающие. Теперь частенько эту пару на улицах принимали за маму с сыном. Для Наташи это было очень болезненно. Она тяжело переживала каждый раз, когда так происходило. Дима успокаивал.

-Наташ, да не обращай ты внимания на людей. Что изменилось между нами с тобой? Я по-прежнему тебя люблю и всегда буду рядом.

-А может, я больше не хочу, чтобы ты был рядом? — однажды произнесла Наталья. — Не подумай ничего плохого, Дим. Мне было очень хорошо с тобой. Наша любовь была настоящей. А сейчас мне очень плохо. Плохо от взглядов и осуждения людей. Я так не хочу. Ты молодой мужчина, тебе нет еще и сорока, а я стала намного мудрее. Словно с изменением внешности постарел и мой мозг. Ясно, как на ладони я вижу, что забрала у тебя все лучшие годы. Ты еще можешь жениться и иметь детей. Не пытайся спорить, Дима. Это не скоропалительное решение, я долго думала. Я же родом из деревни и у меня там остался дом. Знаю, что в медицинский пункт туда требуется фельдшер. Я уеду, Дима, а свою квартиру отпишу тебе. Только сначала мы разведемся.

-Наташа, нет! Этому точно не бывать. Что за глупости ты болтаешь? Что между нами изменилось? Ты стала выглядеть старше, так я этого не замечаю. Мне все равно, я так же тебя люблю.

-Я знала, что ты, так скажешь, — улыбнулась женщина. — Только я уже подала на развод и звонила в деревню. Если я буду работать у них фельдшером, мне обещали отремонтировать дом. Я все решила, Дим.

Очень долго Дмитрий пытался переубедить жену. Ему казалось, что у него это получилось. Наташа перестала разговаривать о своем отъезде. Но однажды, вернувшись домой после работы, Дима обнаружил на столе дарственную на квартиру на его имя и записку.

«Мой хороший Димочка, спасибо тебе за счастливые годы жизни, за то, что ты не бросил меня в трудный момент и помог подняться на ноги. Без тебя бы я не смогла. Ты не подумай, я не грущу. Просто не чувствую в себе больше сил быть женой молодого мужчины. А ты обязательно женись и заведи детей. Этим ты сделаешь меня счастливой.»

Дмитрий ужаснулся. Не готовый расставаться с супругой он начал вспоминать название деревни, в которую она уехала. Это было очень странно, но прожив с ней столько лет, он не знал, что это за деревня. Наташа никогда не говорила ему название, возможно специально.

Мужчина не отчаивался. Несколько месяцев он объезжал все ближние населенные пункты, посетил фельдшерские пункты во многих деревнях, но Наташу не нашел. Развод состоялся без участия супруги, по ее заявлению. Поняв, что Наталью он потерял окончательно, Дима напился. Напился так, что потерял паспорт и ударил коллегу, поздравившего его с удачным разводом и с приобретением квартиры. Работу пришлось сменить, как и паспорт. Началась новая жизнь, совсем другая, с новым кругом общения и без штампов в паспорте.

Через полтора года Дима встретил Кристину. Женщина внешне была сильно похожа на Наталью, только моложе самого Дмитрия на пять лет. Они повстречались всего несколько месяцев, прежде чем Кристина забеременела. Может быть, она сделала это умышленно, так как Дима ей нравился и время поджимало, хотелось уже родить. Как честный человек Дмитрий сделал Кристине предложение. Корил себя он только за одно, что о первом браке новой жене он так и не решился рассказать. Это было что-то потаенное, сокровенное и слишком личное. Вторая жена знала только о том, что когда-то Дима был женат, но ни о разнице в возрасте, ни о причинах развода не догадывалась, да и не пыталась лезть в душу мужу.

Через семь месяцев после свадьбы у Кристины с Дмитрием родились двойняшки — мальчик и девочка. И только тогда мужчина понял, что он вновь счастлив. Счастлив, как когда-то с Наташей, до того момента, как она заболела. Он любит Кристину, любит своих детей.

Двойняшкам было уже по пять лет, когда в один воскресный день Дима повел их в парк аттракционов. Кристина с ними не пошла, решив, что устроит генеральную уборку, пока нет дома маленьких «поросят».

Дмитрий усадил детей на детскую карусель, тщательно проверил ремни безопасности и отошел в сторонку. Он наблюдал за хохочущими двойняшками, когда абсолютно случайно увидел худенькую фигуру, прячущуюся за деревом в глубине парка. Он еще не разглядел эту фигуру, но сердце уже забилось волнительно, будто почувствовав….

Обогнув карусель, мужчина решил подойти к Наташе так, чтобы она его не заметила и не скрылась. А это была именно Наташа. Она стояла, прислонившись к стволу дерева и наблюдала за детьми на карусели. Увидев приближающего Диму, смутилась, но скрываться было уже поздно.

Наташа сдала еще сильнее за эти годы. Перед Димой стояла настоящая бабушка. Наполовину седые волосы уже не были собраны в конский хвост, а сложены на затылке пучком. Худенькая фигура слегка сгорбилась, и тонкие морщины паутинкой расползались от глаз. Диме было все равно, подойдя вплотную, он обнял женщину.

-Как ты меня здесь нашла? — только и спросил он.

-Проследила от квартиры. Прости, Дима, так хотелось увидеть тебя и твоих деток. Они очень на тебя похожи. Я так рада за тебя. Ты уж извини, я в город приехала ненадолго и не смогла удержаться, чтобы не узнать, как ты живешь.

-Хорошо я живу, только ведь я предал тебя, Наташ. Я ничего не рассказывал о тебе своей новой жене. А еще соврал, что квартира досталась мне от тетки, а тетка решила переехать в деревню.

-Правда, Дим? Ты так сказал? — заглянула в лицо мужчины Наталья. — Ты всё правильно сделал. Слушай, ну если я теперь твоя тётка, так разреши мне побыть ей ещё? Мне так хочется познакомиться с твоими детьми.

Кристина только что убралась в детской и собиралась начать мыть полы, когда услышала шум в прихожей. Она нахмурилась. Дима с детьми вернулись раньше времени и не дали ей закончить уборку. Кристина вышла и удивилась, увидев рядом с Дмитрием пожилую женщину.

-Познакомься, Кристин, это моя тетя. Наталья Викторовна. Та самая, которая оставила мне эту квартиру.

-Извините меня, — смущенно проговорила Наталья Викторовна. — Я не хотела вас стеснять. Я всего пару дней в городе и остановилась в гостинице.

-Что за ерунда? Вы что, с ума сошли? — вскрикнула Кристина. — Никаких гостиниц. Вы должны остаться у нас. Вот надо же, мы с Димой уже столько лет вместе, а он меня с вами не познакомил. Проходите, проходите, мы сейчас обедать будем.

Дмитрий чувствовал себя очень неловко, когда Кристина уговорила Наташу остаться ночевать в детской комнате. А вот сама Наталья ни капельки не смущалась. Все время, пока пробыла у них, она возилась с детьми. А когда уезжала, предложила:

-Может быть, на следующие выходные вы ко мне в деревню приедете? Деткам будет полезно на свежем воздухе. Опять же, у меня коровка своя, куры. Молочка парного они, наверное, не пробовали?

Дима и подумать не успел, как Кристина согласилась.

-Мы обязательно приедем, Наталья Викторовна. Обязательно. В деревне здорово. Я раньше всю лето у бабушки проводила.

До следующих выходных Дмитрий надеялся, что Кристина забудет о поездке, но она говорила на полном серьезе.

-Да что, Дима, мы же Наталье Викторовне обещали. К тому же дети к ней привязались. Надо ехать.

В субботний вечер в деревне, до которой когда-то давно Дмитрий так и не доехал, Кристина собирала клубнику на участке возле дома, а счастливые и грязные двойняшки носились вокруг мамы, больше мешая, чем помогая.

К стоящему чуть в стороне Диме подошла Наталья, тронула мужчину за локоть.

-Дим, я вижу, что ты чувствуешь себя некомфортно. Мы с тобой, конечно, врем, но ничего плохого не делаем. Я давно не чувствую в тебе мужчину, как и ты во мне женщину. Но я люблю тебя и это другая любовь. Она не менее сильная, чем любовь женщины к мужчине. Мне нравится твоя жена и не думай, что ты ее предаешь. А твоих детей я очень полюбила. Буду счастлива, если они будут бывать у меня.

Не глядя, Дмитрий нашарил на своем локте руку Натальи и крепко ее сжал. Это пожатие сказало все лучше любых слов.

Так и есть, права Наталья. Он тоже ее любит. И тоже по-другому, не так, как раньше. Эта любовь стала теплой, родственной, но от этого не менее сильной.

Красотке через полтора месяца 69. Последние лет 10 она, по закону постсоветского существования, откладывала деньги на похороны.

Выделила в доме крохотную каморку и складывала в нее все, что потребуется на собственные аривидерчи: деньги, ткань, дерматиновые туфли и блузы из хлопка в трех цветах (непонятно какого оттенка будет гроб, образ должен соответствовать). Семья хихикала и немножко злилась: «Ну куда тебе, бабушка, умирать? Успокойся и живи уже в свое удовольствие». Старушка соглашалась, но уверено продолжала списывать себя со счетов. «На День рождения ничего не дарите. Мне уже ничего не нужно. У меня уже все было».

И вот — среди бытовых проблем из консервирования клубничного варенья и сопоставления гробового дуба с гробовой сосной — с соседней черешни упал дед. Дед — Виктор Павлович. Приехал погостить к сестре — соседке нашей героини, — полез собирать ягоды и, оступившись, прилег на бабушкин участок. Йод, флирт в свежепосаженой моркови, сходство на фоне вдовства, сближение на почве остеохондроза — слова за слово и «Виктор Павлик» переезжает к бабушке. Вместе с ним дом обогащается дополнительным котом, странным пыльным карбюратором и парой пиджаков с дырявыми лацканами. Все довольны. Бабушка цветет, бурьян вырван, семья радуется закрытию погребальной темы, «Виктор Павлик» сближен с родней. Все чики-пики.

И тут бабушка оглашает, что выходит замуж. «Все смешалось в доме Облонских». Все молчали. Кроме сына бабули — отца моей знакомой:

— Какого черта, ма?! Замуж?! В твоем возрасте?

— А что?

— Тебе 69! Ты хотела кончаться на днях!

— Передумала.

— Ладно… Но… За «Виктора Павлика»?! За него?

— Он Виктор Павлович.

— А папа? Про папу ты подумала?

— Он давно помер.

— А уважение?! Уважение, мама! Хотя бы, из уважения к нему…

— Тоже помереть?

И вот, на глазах у офигевших родственничков, два пенса, удивительным образом разогнувшись в спине, готовятся к торжеству. Забронировали столик к кафешке. Планируют меню и музыку. Просят сделать меньше жареного, но колбасы нарезать с горкой. Курицу и пироги договорились принести сами. Твердое натереть, дорогое заменить, алкогольное разбавить. Гостей сколько? Двадцать. Фата? Та вы, что, какая фата, в моем-то возрасте. Тамада? Берем. Торт? Два! Два торта! Деньги откуда на такие танцы? Так на похороны же копили!

Дата намечена на сентябрь. Сразу после картошки.

Знакомая говорит, что ба просто светится. Впервые в ней столько жажды к жизни. Столько наслаждения от простых вещей: воздуха, абрикос и куриного помета. Она даже шутить стала. Говорит, если таки не доживет до мероприятия, то хоронить ее в свадебном платье не нужно: «Стыдно перед людьми, но невеста уже не девственница. Хи-хи». То еще «хи-хи».

— Что тебе на свадьбу подарить, ба? — спросила ее знакомая.

— Да ничего не дари.

— Тебе уже ничего не нужно?

— У меня уже все есть.

И улыбается ей золотыми зубами.

Невеста.

Рассказ.

— Женщина, не знаете, автобус уже ушёл? — к остановке подбежал запыхавшийся мужик. Именно мужик, а не мужчина, хорошо за пятьдесят, в куртке и трениках, на плече потрепанная сумка. Лицо простецкое, с усами, Лариса Андреевна усы всегда терпеть не могла, отвернулась, не ответив.

— Женщина, вам что, трудно сказать? Автобус последний ушёл, или нет? Вы же автобус ждёте? — мужик отдышался и кинул тяжелую сумку на лавочку рядом с Ларисой Андреевной.

— Ничего и никого я не жду, — раздраженно ответила она, потом подумала, что время позднее, мало ли, кто знает, что это за мужик, и ответила помягче, — Какой-то автобус ушёл минут пять назад, я не обратила внимания.

— Ну всё! — мужик плюхнулся на лавку так, что Лариса Андреевна испугалась, что лавка сейчас развалится и вскочила.

— А вы тоже опоздали? — не унимался мужик, вот же ведь пристал!

Лариса Андреевна одернула плащ и решила идти домой, поздно уже.

Час назад она вдруг ощутила странную потребность выйти из дома. Стало как-то душно и одиноко, никогда с ней такого раньше не было.

Всю жизнь Лариса Андреевна прожила одна и была очень счастлива. Подруги замуж повыходили, детей нарожали, а ей совсем этого не хотелось. Как вспомнит — мать в деревне рожала, как подорванная, одного за другим. Потом троих в интернат отдала, а Лариса — старшая, в город сбежала. Окончила училище, выучилась на бухгалтера и всю жизнь в центральном ресторане города отработала. Ресторан » Золотой век», веселая музыка, вкусная еда!

Лариса сначала была просто бухгалтером, а потом главбухом до самой пенсии. Свадьбы, юбилеи, скучно ей никогда не было. Оклад хороший, еда вкусная, квартиру купила, на отдых ездила и другой жизни Лариса Андреевна не хотела.

А год назад новый хозяин ресторана заявил, что Лариса Андреевна не знает новые методы работы и его многое не устраивает.

И её отправили на пенсию, хотя сама Лариса Андреевна пока даже и не собиралась.

Поначалу она кинулась искать новое место. Потом поняла, что то, что ей предлагают — ей не нравится, а то, что нравится — там молодые нужны.

Плюнула, ну и ладно, подушка безопасности у нее есть, небольшая, но хватит. И ушла на пенсию без оглядки, в самое свободное плавание в своей жизни.

Сначала всё было просто замечательно, она жила без всяких планов, не ставила будильник, ездила на экскурсии и даже ходила в парк на занятия скандинавской ходьбой.

Но вдруг ей всё это опостылело, и сегодня вечером она просто вышла на улицу и села на лавочку у автобусной остановки.

Машины ехали, гудели, мигали, шли люди, разговаривали, а она сидела и чувствовала, словно её вообще нет, а есть только этот шумный город. И он живет своей жизнью, а её жизнь не имеет абсолютно никакого значения!

И никому она не нужна, абсолютно никому, ни одному человеку на всём белом свете!

И вдруг этот мужик!

— А что, вам тоже ночевать негде, а, женщина? Я то как-то тут до утра на лавке ночевал, утром уехал. Я за городом живу, вот смену отработал — опоздал, тогда-то ночи тёплые были, а сегодня прохладно! Ну да ничего, у меня бутерброды есть с колбасой, ты это… дамочка, садись, не боись, не укушу. Вот, держи, хлеб свежий, колбаса любительская, а я сейчас термос достану и мы чайку горячего попьем, с сахаром, согреемся.

Мужик ни с того ни с сего перешёл на ты и сунул бутерброд в руку Ларисе Андреевне. Она хотела отказаться, но вдруг поняла, что страшно хочет есть. Она не ужинала, да и в обед почти не ела. И она откусила кусочек, а вкусно то как! Она давно не покупала колбасу — на диете сидеть пыталась, а тут хлеб ароматный, а колбаска, мммм!

Мужик весело засмеялся,

— Ну что, вкусно, а? Держи, вот я чай налил, смотри горячий, не обожгись. Тебя как зовут то?

— Лариса Андреевна, — с набитым ртом ответила она, и мужик радостно кивнул,

— Лариса значит! А я дядя Митя, ой, то есть Дмитрий я, Дмитрий Иванович. Раньше на заводе работал, уволили, вот теперь в охране сутки — трое. И ничего, нормально, мать правда у меня болеет, старая стала, вот на лекарства ей и работаю, может поживет ещё. А семья была, да сплыла, сын вырос, жена ушла к другому, в общем — живу и живу! — он вздохнул, улыбнулся, но глаза вдруг стали грустными.

— А тебе, Лариса, далеко до дома? Хочешь я тебе на такси дам? Мне то уж очень далеко, они за город ночью не везут, назад клиентов нету, а двойной тариф слишком дорого. А тебе хватит, — дядя Митя смотрел на нее и улыбался, и Лариса вдруг вспомнила, что в школе у нее был друг, Колька, она была вечно голодная, а он приносил в школу бутерброды, и кормил её. И так же смотрел, как это мужик, по доброму, немного насмешливо, она сейчас себя вдруг молодой девчонкой ощутила, словно и не было этой жизни, не было ресторана » Золотой век», и это не её отправили на пенсию.

Лариса доела бутерброд, запила горячим, сладким чаем, и вдруг сказала, сама от себя даже не ожидала!

— Пошли ко мне, дядя Митя, не на лавке же ночевать? Вот он, мой дом, и ехать никуда не надо. Бери свою сумку и пошли, только веди себя скромно, а не то рука у меня тяжелая, не смотри, что не молодая!

Мужик опешил, недоуменно на неё посмотрел, потом на дом за спиной, потом опять на Ларису Андреевну,

— А чего ты тогда тут сидела? Чего ждала то?

— Ничего я не ждала, нечего мне ждать больше, ты идёшь, или нет? — Лариса Андреевна повернулась и направилась к дому. Дмитрий Иванович заметался, потом взял сумку,

— А как же? Да неудобно! Да я… да ты не подумай, я на полу, в уголочке, а утром сразу уеду. Спасибо, а то ведь холодно, — Дмитрий Иванович шел за Ларисой, удивленно мотая головой.

Утром Лариса проснулась от странного стука. Вышла из комнаты — Дмитрий уже встал, он спал на кухонном диване, и что-то чинил в туалете,

— У тебя, Лариса, бачок течет, вот починил, может даже на завтрак заработал? — он выпрямился и улыбнулся, а она удивилась. Стоит перед ней чужой мужик в майке, волосы седые наполовину, влажные — видно только умылся. А ей радостно и тепло на душе, непонятно от чего.

— Ну что, идём завтракать, дядя Митя, и правда заслужил. Яичницу с помидорами будешь? — Лариса улыбнулась, — У меня между прочим стиралка тоже плохо работает, подтекает. И ещё …

Так и остался Дмитрий Иванович у Ларисы Андреевны до следующей своей рабочей смены. Позвонил матери, у той всё в порядке оказалось, и остался.

Живут они теперь вдвоем. Дмитрий Иванович на работу ходит, сутки через трое. А Лариса ждёт мужа и готовит ему жюльены и блюда ресторанные. Митя целует ей руки,

— Ларисочка, ведь я понял, это ты меня ждала, я ведь не случайно опоздал, вот ведь судьба! Прости, ты была такая одинокая, я не смог тебя одну оставить. Всю жизнь прожил, а не знал, что так любить смогу, ну надо же, как же мне повезло!

К матушке его они часто ездят, ей хоть уж под восемьдесят, а она ещё шустрая, боевая. Лариса перед ней себя совсем девчонкой чувствует.

А за сына то как рада Мария Поликарповна. Наконец-то и у её Митеньки есть счастье, есть ради кого жить.

И что ты предлагаешь?

— Никита, садись! Нужно срочно поговорить! – супруга села за стол, её лицо выражало решительность.

Муж сел рядом. Оксана вытерла платочком мокрые глаза:

— Я не знаю, что делать с мамой. Она уже кое-как ходит. Этой зимой просто не выживет в своём домике, он и так скоро развалится.

— И что ты предлагаешь?

— Говорю же: не знаю.

— Оксана, ты, как всегда, надеешься на меня, но это твоя мама и решать тебе.

— Никита, к себе мы её взять не можем. У нас двухкомнатная квартира и двое пацанов, уже больших. Где мы у нас маму разместим? — чувствовалось, что дочь уже приняла какое-то решение по своей матери и теперь пытается, попроще донести это решение до супруга. – У нас в городе есть платный дом для престарелых.

— Оксана, ты хочешь оправить свою мать в дом престарелых?

— У нас нет выхода. Говорят, там неплохо.

— Но, как ты сказала, он платный, — супруг скептически улыбнулся. — И сколько?

— Две тысячи в день. Если платишь сразу за месяц, то сорок в месяц. Там за ней и уход будет, и медицинское обслуживание. Для нас сорок сумма немалая, но, как-нибудь выкрутимся.

— Оксана, как-то это всё подло. Мать нам всегда варенье, соленья приносила, внукам – гостинцы. И всё делала от души, а мы её в дом престарелых.

— Никита, думаешь у меня сердце кровью не обливается? У нас нет выхода.

— Ох! – тяжело вздохнул муж. – Других вариантов нет?

— Думала, дом её продать. Мама ведь его на меня переписала. Да, кто его купит – зима на носу. Да и сколько заплатят за эту развалюху?

— Ты с матерью-то разговаривала?

— Нет ещё. В субботу поедем, уберём у неё всё в огороде, заодно, с ней и поговорим.

— В огороде я с сыновьями всё уберу, — супруг помотал головой. – Но о доме престарелых разговаривай без меня.

— Никита, до весны она там поживёт, а весной что-нибудь придумаем, если ей там не понравится.

— Нет, Оксана, чувствую, если мы отправим мать в этот дом, то это навсегда. Подло как-то всё это.

***

Неделю уже Лидия Михайловна в доме престарелых. Понимает, что у дочери не было выхода. Действительно, и ходить уже трудно, а не то, что одной жить в своём доме, восьмой десяток уже пошёл.

Но ведь не о такой старости мечтала. Хотелось последние свои годы среди родных прожить, но кому она теперь больная нужна.

Зашла медсестра:

— Лидия Михайловна. К тебе внуки пришли.

Улыбка озарила лицо бабушки, когда те зашли. Уже и младший, Стас, был выше её, а уж Матвей выше на целую голову.

— Привет, бабушка! Как ты здесь?

— Нормально, кормят здесь хорошо. Медсёстры и нянечки за нами ухаживают, — и как обычно засуетилась. – Вы садитесь, садитесь вон за стол!

— Мы не на долго. Вот тебе продуктов принесли и вещи тёплые.

— Спасибо! – и тут же спросила. — Как дела в школе!

— Нормально, — ответили чуть ли не хором.

— Давайте учитесь! Матвей, тебе последний год. Надумал, куда пойдёшь?

— В наш институт.

— А родители-то где? Вас послали, а сами не приехали.

— Отец к тебе в дом поехал.

— Ой, надо бы ему сказать, чтобы морковь всю выкопал, а то на улице уже холодать начинает, — заохала бабушка. — И капусту бы срезал, вилки уже большие.

— Сейчас позвоню!

Стас достал телефон и набрал номер:

— Папа, бабушка говорит, чтобы ты морковь выкопал и капусту собрал.

— Ладно, — раздался голос отца.

— Дай! – бабушка взяла из рук внука телефон и стала давать указания зятю. – Никита, морковь выкопаешь, сразу в погреб не опускай, пусть дня три посохнет. Потом приедешь, опустишь. Капусту срезай с кочерыжками. Сразу опусти в погреб. Там в двух отделах песок насыпан капусту воткни кочерыжками вниз, а в другой морковь сложишь, только крупную. Помельче себе возьми!

— Понял, понял. Ты, мам, не расстраивайся!

— Никита, ты там мою Мурку найди и накорми! Она, бедная одна осталась.

— Найду.

— На! – отдала телефон внуку.

— Бабушка, мы пойдём. Ладно? – встал из-за стола старший внук.

— Подождите! – бабушка достала кошелёк. – Вот вам по тысяче. Купите себе что-нибудь.

— А тебе…

— Берите, берите! Мне здесь деньги не нужны.

— Спасибо, бабушка!

Они вышли, а Лидия подошла к окну и долго смотрела вслед внукам.

***

Никита оставил свою «ладу» напротив окон своей квартиры. Рядом припарковал свой «форд» сосед из крайнего подъезда. Увидев в руках Никиты пакеты с морковью и капустой, спросил:

— С дачи?

— Вроде этого, от тёщи.

— Мы с супругой тоже собираемся дачу купить или домик небольшой, где-нибудь недалеко. Дети взрослые, разъехались.

— Слушай, Анатолий! — задумчиво произнёс Никита. – У тебя ведь четырёхкомнатная квартира.

— Да, на втором этаже.

— Может, сменяешь её на мою двухкомнатную, тоже на втором этаже. В придачу, домик с огородом отдам. Тёша старая, сил у неё нет за домом ухаживать.

— Ух ты! – сосед задумчиво почесал затылок. – Идея интересная. Надо посмотреть.

— Так поговори с супругой, и заходите вечером в гости.

— Поговорю.

***

Никита помылся, поел и завалился спать. Оксана отправилась на кухню, готовить ужин, скоро сыновья придут, младший со своей секции, а старший… старший влюбился.

«Пора уже, семнадцать лет. Главное, чтобы дел не наделали. Младшего тоже домой не загонишь. Целыми днями на улице…»

Раздался стук во входную дверь. Вытерев руки, хозяйка бросилась туда. Открыла дверь. Соседи с крайнего подъезда:

— Оксана, мы к вам в гости!

— Заходите! Вика, а что случилось?

— А разве твой ничего не сказал?

— Нет, — Оксана была удивлена.

— Мужья надумали квартирами меняться.

— Вика, что ты говоришь? – опомнившись, засуетилась. – Да вы проходите, проходите!

Бросилась в комнату, толкнула спящего на диване супруга:

— Никита, вставай! Гости пришли.

Муж встал и бросился в ванную комнату:

— Я сейчас!

А гостья стала тщательно осматривать квартиру.

— Мне кто-нибудь объяснит: что всё это значит?

— Оксана, наши мужики хотят вашу квартиру и домик твоей матери сменять на нашу четырёх комнатную, — ещё раз огляделась. – У вас красивая квартирка.

В комнату вернулся хозяин квартиры и супруга сразу бросилась к нему:

— Что ты надумал?

— Если договоримся, переедем в их четырёхкомнатную и возьмём к себе твою маму.

Оксана задумалась, на её лице заблуждалась загадочная улыбка:

— Ну, что? Давайте чай попьём и пойдём вашу квартиру смотреть.

— Лида, какой чай? – усмехнулся муж. – По этому поводу, что-нибудь посерьёзней поставь на стол.

***

Уснуть этой ночью Никита и Оксана долго не могли, всё разговаривали, мысленно представляя, что и как будет располагаться в их новой большой квартире. Говорила в основном супруга, пока её муж не стал засыпать.

— Уже спишь что ли? – она толкнул его в бок.

— Оксана, ты матери пока ничего не говори, а то она совсем покой потеряет. Как устроимся, тогда и перевезём её.

***

В это дождливое осеннее утро Лидия Михайловна тоскливо смотрела в окно из своей комнаты дома престарелых. Настроение было под стать погоде и думы такие же:

«Три неделя я здесь. Похоже, дети обо мне забыли. Ненужная я мама. Внуки раз приехали, и тоже забыли. Дочь пару два раза звонила.

Первый раз сообщила, что мой дом, то ли продала, то ли обменяла на что-то, а голос такой счастливый. Ладно! Хоть будут за меня платить, сорок тысяч в месяц – деньги немалые. Возвращаться ведь теперь некуда.

Второй раз сказала, что дел много, как освободятся, приедут. Конечно, у молодых всегда дел много. Сегодня суббота, может приедут. Что же я так и не приобрела телефон. Да и пользоваться им не умею».

Так и сидела она час, другой, думая горькие думы. И вдруг, возле ворот остановилась машина зятя:

«Приехали, не забыли! – но тут же радость немного уменьшилось. – А что Никита один? И без сумок. Может, что случилось?»

Лидия не отрываясь смотрела на дверь комнаты. Вот она открылась. Зашёл зять, улыбнулся:

— Здравствуй, мама!

— Здравствуй, Никита? Что случилось?

— Собирайся! – и вновь улыбка на лице. — Домой поедем.

— Куда домой? В гости?

— Нет, навсегда. Собирай все свои вещи!

— Ну, что ты загадками говоришь?

— Внуки твои не велели говорить. Сказали: бабушке сюрприз будет.

Засуетилась бабушка, почувствовала новый поворот в своей судьбе. Тут соседка по палате, которая уже подругой стала, с процедур вернулась:

— Лида, ты куда собираешься?

— Валя, меня зять забирает, — произнесла счастливым голосом. – Говорит: навсегда!

— Ой, счастливая ты! Мои, похоже, до конца дней меня сюда определили.

— Валентина, заберут и тебя. Детям трудно с нами стариками.

***

Смотрела Лида в окно и видела, что везёт её зять к себе домой и мысли нелёгкие лезли в голову:

«Зачем он меня забрал. У них две комнаты, им самим тесно. Куда они меня положат? Буду у них под ногами мешаться и ночью спать не давать. Всё равно ведь обратно в дом престарелых отправят».

Доехали до дома зятя. Оставил он свою машину, где обычно её оставлял. Помог тёще выйти, взял её вещи и направились… к другом подъезду. Посмотрела она удивлённо на зятя.

— Заходи, заходи!

Поднялись на второй этаж и направились к двери одной из квартир. Та открылась и выбежали её внуки:

— Бабушка, заходи! Теперь это наша квартира, — закричал младший.

Зашла она в квартиру. Навстречу бросилась дочь, обняла её:

— Мама, теперь ты с нами жить будешь. Пошли я твою комнату покажу.

Комната, хоть и небольшая, но такая уютная и шкаф есть и кровать новая. Просто не верилось, что будет жить рядом дочерью, зятем и внуками.

И тут, об её ногу потёрлась и замурлыкала:

— Мурка! – радостно вскрикнула Лидия Михайловна и заплакала, от счастья.

Бабку собирали всей семьёй. Не тая греха, говорили ей прямо о том, как она надоела. И о том, что наконец-то настала весна, и теперь она уедет в деревню до поздней осени.

Внуки были холодны к ней, невестка её не любила. А сын постоянно находился в командировках. Но когда приезжал ни чуть не лучше своей семьи относился к матери.

Она была обузой для них.

Сама все понимала и из последних сил терпела эти мучения, каждый год дожидаясь весны, как чего-то самого лучшего. Верного. Настоящего.

Весна в этот год пришла рано. Бабка часто сидела у подъезда и любовалась тёплым весенним небом, грелась на солнце. А вид у неё был как у ощипаного воробья.

Худая, в старых лохмотьях, видавших виды, в стоптанных старых валенках, на которые были натянуты резиновые калоши.

Не смотря на то, что свои её не любили, соседи к ней относились хорошо. Здоровались всегда, справлялись о здоровье, помогали подняться с улицы домой на пятый этаж.

А соседские мальчишки даже как-то носили сумку с продуктами, когда встречали её по пути со школы, идущую из магазина.

Бабка не смотря на преклонный возраст всегда все делала по дому. Варила, стирала, убиралась. Это были её обязанности. Невестка редко занималась чем-то из этого.

-Вот сидишь дома весь день, так и делай тут все. -нагло говорила она приходя вечером с работы и скидывая в прихожей обувь.Внуки с ней не разговаривали. А когда к ним приходили друзья, она не выходила из комнаты, потому что как-то сказал, что она своим видом позорит их.
Бабка никогда никому не перечила.

Она больше молчала. А вечерами, когда все уже спали, она тихонько плакала в своей комнатушке о такой доле.На вокзал её отправили на такси. Чтоб не ходить с ней по автобусам. Поклажи у неё было немного.

Старенькая сумка и небольшой кулек с каким-то тряпьем. Опираясь на клюшку, она тихо ковыляла по перрону. Остановившись у скамейки присела.Вскоре подошёл поезд, и она зашла в вагон.

Она смотрела в окно добрым и светлым взглядом. Когда поезд тронулся, она достала из сумки смятую фотокарточку. Сын, внуки и сноха улыбались с фотографии. Она в последнее время их улыбки только здесь и видела.

Бабка поцеловала снимок и аккуратно убрала его в сумку.Сойдя на станции она тихонько шла в сторону деревни. Кто-то подбросил её почти до самого дома.

Она открыла калитку забора и пошла по раскисшей от сырости тропке к избе. Здесь все было родным. Своим. И здесь она была нужна.

Пусть и ветхим стенам, и старому забору, и покосившемуся крыльцу, но нужна. Её здесь ждали.

Деревня для бабки все. Здесь она родилась. Здесь родились дети и умер муж. Прожила она здесь без малого больше пол жизни.

Пережила старшего сына. Так уж получилось. Бабка открыла ставни на окнах, затопила печь. Сев к окошку на лавку, она задумалась. На этой лавке когда-то сидели её дети.

За этим столом они ели, и спали на тех кроватях. Бегали по этому полу и так же смотрели в эти окна. В ушах её зазвенели детские голоса. Тогда она была мамой. Самой нужной для них. Самой родной и близкой.

А солнце тогда так же светило в окно, и было много весен, счастливых и заботных. Прожитых в этих стенах.Она улыбнулась приветливой деревенской весне.

Утром она не проснулась.

Оставшись навсегда на своей земле. На столе лежало много старых фотографий. И одна свежая. Но помятая, та самая, с которой ещё вчера бабке улыбались родные ей люди.

Пока мы живы, мы можем успеть многое. Попросить прощения, поблагодарить, признаться в чувствах.

Пока мы живы мы не имеем права откладывать такие вещи на завтра. Ведь уходя человек больше никогда не вернётся, а в наших сердцах останутся такие камни, что носить их будет очень тяжело.

Нужно жить верой. Правдой. И делать добро от сердца. От себя самого. Любить и ждать, ценить чувства других, помнить о тех кто дал тебе жизнь и поставил на ноги

– Ленка! Ле-енка! Эй! Разве не знаешь, что пора вставать? Уедет муж без еды, так и знай …

Лена свернулась калачиком, прижалась к мужу, будто искала во сне защиту от всех страданий, на неё свалившихся. Утренний свет от тюлевых занавесок наложил на её лицо голубоватые тени. Она спала, как ребенок, ровно дышала, поднимала во сне брови.

Свекровь уже барабанила костяшками пальцев в дверь. Лена подскочила, как ошпаренная, схватила халат.

– Я сейчас, сейчас, – бормотала, пытаясь натянуть халат, быстро убирала волосы.

– Лен, да не спеши ты так. Чего ты… – Василию было жаль жену.

Она быстро вышла из комнаты. Вася встал, натянул брюки, рубашку и вышел в переднюю. Мать копошилась у печки, на невестку не смотрела. Она собирала на работу своего мужа, отца Василия, а Лена должна была собрать своего. Хоть работали они вместе на одной МТС в соседнем селе.

– Умывайся, сынок. Чай, накормит тебя жена …

Нежная и чуткая к сыну Ольга была нетерпима и строга к невестке. И были на это у неё свои причины – мимо дома, с глазами полными тоски, и сейчас порой проходила Иришка Елозина.

Сама Ольга была бабой хозяйственной. Дом, подворье и хозяйство – были её смыслом жизни. Выросла она в семье с пьющим отцом и семью братьями-сестрами. Настрадалась мать ее от нищеты и безденежья, и Ольге ещё с юности казалось, что обеспеченный большой дом, сытая семья – это и есть счастье.

Но и у нее в жизни не все шло гладко. Трудные были времена. Сын родился один, больше Бог не дал.

Ольга и чужие дома разглядывала с интересом. Замечала каждую мелочь.

– У Сарыкиных новые занавески, веселенькие такие. Вот и нам бы сменить.

– Любимовы забор покрасили. Ты смотри, видать, Витька краску украл на заводе.

– Кирка себе курей ещё взяла. А зачем? Ох! Эти-то, что есть, чумные бродят…

Очень уважала она добротные дворы, ухоженные огороды и их хозяев. Именно таким было подворье Елозиных. Хоть были они в селе и не старожилами, приехали лет пятнадцать назад, но дом и двор – загляденье. Алексей – хозяин мастеровой, работящий, и жена его Татьяна – хозяюшка хоть куда, хоть и чрезмерно толста. Они все Елозины – породистые, крупные, уважительные и спокойные.

И главное, дочка у них одна – Иришка. Ребенком-то Иру привезли – толстушку. А к пятнадцати годам вытянулась, похорошела. Чернобровая, круглолицая, густые черные косы за спиной, а на лоб, буйно кучерявясь, падает густая челка. Ольга уже вовсю представляла её своей невесткой.

Да и Васька в компании с ней, вместе с ребятами и девчатами, бегал в клуб. Часто возвращались они вдвоем, жили ведь совсем рядом. И участки картофельные у них с Елозиными бок о бок.

Ольга уже вовсю представляла свою счастливую дальнейшую жизнь рядом со сватами, с будущими внуками, представляла как будут вместе обустраивать добротное хозяйство молодых.

И пройди чуток времени – все сбылось бы, как было задумано, если б не поехали сын с отцом как-то в город на сельскохозяйственную выставку.

И через месяц после того:

– А у Васьки-то девка в городе, на выставке подцепил, жениться хочет,– доложил Алексей, глядя в тарелку с супом.

О намерениях и надеждах жены – женить Ваську на дочке Елозиных, он знал. И сейчас, продолжая есть, ждал ее реакции. Она упала на табурет, тяжело положила руки на стол и заявила:

– Я ему устрою – жениться…

Но однако Васька расписался и привел в дом эту тихоню. Видать, околдовала.

И кого привел? Маленькая, щупленькая – одни лопатки. Ни кожи, ни рожи, и волосишки тусклые.

С первого же дня Ольга принялась травить невестку. На что она годна? Да ни на что… Надо было показать это сыну. И чем скорее он это поймет, тем лучше. Отвезёт обратно в её барак, откуда забрал, да и встанет все на свои места.

Вон Иришка ходит – глаза на мокром месте.

И хозяйство… Такое у Елозиных хозяйство! И все – мимо них!

А ее невестка – нищая сирота. Мать ее агрономом была, да скончалась не так давно. Жила Елена после смерти матери в барачной комнатке с печкой-буржуйкой. А как сейчас жили в городе, Ольга знала. За керосином и хлебом, за ржавой бочковой селедкой, за лярдом, чем-то похожим на масло, стояли мрачные, длинные и молчаливые очереди. И всё – по продуктовым карточкам.

В общем, за душой у девки – ничего, одна худоба. Видать, именно за это и взял ее Васька, пожалел.

И верно, в первые недели жизни с ним Лена похорошела, появился румянец на щеках. Молоко и масло у них настоящие, да и все остальное – свое, заготовленное. Невестка втягивалась в хозяйство, которого совсем не знала, присматривалась к матери, слушала её беспрекословно. Но все равно Василию казалось, что жена его остаётся какой-то независимой, не всецело ему принадлежащей. Порой ему и не верилось, что такая девушка вышла за него. Городская и ученая.

А Елена, хоть и не жила никогда в деревне, не знала что такое – хозяйство, старалась научиться. Но что бы она ни делала, свекрови угодить не могла.

То книжку она купила, не спросив совета материнского.

– Я что в этом доме ничего уже не значу! Мне не жалко, но ты хоть спроси! – кричала Ольга.

То одела не те калоши и «опозорила» её на всю деревню.

И отношения у них сложились какие-то странные. Свекровь отмалчивалась, или охала, глядя на ее помощь, и, вместо того, чтобы научить, подсказать, жаловалась сыну, когда тот возвращался с работы:

– Ты посмотри, как твоя жена печь побелила. Поди, полюбуйся.

Или

– Чуть корову не извела Елена твоя прекрасная, солому ей в кормушку сунула… Ты подумай! С такой подмогой скоро по миру пойдем!

А Василий косился на жену, верил все больше, что жена досталась ему уж совсем безхозяйственная и ленивая. Как матери не верить?

Дошло до того, что однажды накинулся на Елену с кулаками.

Возили они сено на дальние фермы, умаялись, вернулись с отцом только поздно ночью, уставшие и злые. Дверь открыла мать, начала суетиться. А Елена спит.

– Весь день дрыхнет, а я кручусь, как белка в колесе. Да и о вас душа моя изболелась. Ох, как вы там, неемши-то! Разве усну я, пока не вернётесь! А она дрыхнет, хоть бы что… Нужен ей муж, как же! Тихий ты, вот и пользуется,– завела она…

Вся вина юной жены была лишь в том, что устала она, непривычная к домашним непосильным хлопотам, и уснула, его не дождавшись. Он, не подумав, что у беременных сил гораздо меньше, ворвался в комнату, поднял за плечи свернувшуюся калачиком Лену и ударил ее по лицу.

А потом ушел на кухню, сел за стол, начал есть в злобе. И не заметил, как Лена схватила свое пальтишко и прямо в тапках ушла на холодную улицу.

А когда хватились, помчался следом.

Куда она ночью, до станции же десять километров? Он бросился вслед по дороге. Сумерки быстро сменились непроглядной тьмой, а он все бежал и бежал. Темнота поглотила Лену, видимо он промчался мимо. Запаниковал, закричал хрипло, что было сил..

– Лена! Лена! Лена, прости!

И тут раздался голос сзади на тропе.

– Я здесь, Вася!

Он подбежал к ней, переводя дыхание, хотел обнять, но она отвела его руки. Он умолял вернуться, но Лена молчала и упорно шла дальше, к станции. Василий заплакал, Лена плакала тоже, утирала слезы кулаком, как дитя.

– Лен, ну, почему ты не вернёшься, почему? Ведь прошу– прости. И больше я тебя пальцем не трону…

– Это я виновата, Вась. Мы все несчастны. И мама твоя, и отец, и ты… Это из-за меня все, понимаешь? Не пара мы с тобой, мне лучше уйти, – Лена шла дальше.

Она не винила никого, кроме себя.

Луна озарила дорогу. Василий шёл рядом с женой. После слез, хоть это было и не по-мужски, расслабились в нем какие-то туго, до боли натянутые струны. Но как остановить Лену, придумать он не мог, поэтому шёл рядом.

И тут вдруг пришло озарение:

– Мы уйдем, Лен! Уйдем. Будем сами жить!

– Нельзя…

– Почему?

– Это сделает твоих родителей несчастными, а значит и тебя. Разве можно жить счастливо в ссоре с родителями?

– Но я хочу жить только с тобой! – он схватил ее за обе руки, повернул к себе, – Я найду нам жилье, давай уйдем.

Лена аккуратно освободила свои руки.

– Возвращайся, Вась. Мама, наверное, переживает. И опять из-за меня…

– Я не смогу без тебя, Лен! Не смогу…

И тут в тишине лунной ночи они услышали скрип колес сзади. Оглянулись – по дороге катила телега, а в ней – отец. Отец подошёл к Лене, завернул её голову пуховым платком и обнял за плечи.

– Поехали домой, доченька, поехали.

И Лена сдалась. Они вернулись. А утром Василий уже искал жилье. Он был уверен, если бы не отец, жену бы он потерял.

Всё, что удалось найти – ветхий домик на краю соседней деревни. Осмотр домика только добавил горести. Но это была крыша над головой, и Василий решился.

Он выпросил у председателя грузовик и сразу после работы отправился за Леной и пожитками. По дороге все думал, как объявить о своем уходе матери и отцу. Это позор на всю деревню – из добротного дома сын с беременной невесткой ушли в халупу!

– Только не долго там, – торопил Николай, водитель.

– Я быстро…, – Вася выпрыгнул из кабины.

Мать выходила из сарая с полным ведром молока, он подхватил его.

– А чего ты на обеде-то не был? Ждали мы, – устало спросила мать, поглядывая на машину у калитки.

– Дела.

Лена мела в сенях. Она поставила веник, пошла к рукомойнику, чтоб полить Васе на руки, как делала это мать.

– Собирайся, Лен. Мы уезжаем.

– Куда это? – мать ещё не поняла, что дети съезжают насовсем, – Хоть поешь.

– Мы съезжаем от вас, мам. Я у Никифоровых в Емелихе домик на время снял. Я – человек взрослый, самостоятельный и хочу жить отдельно, своей семьей, – он повернулся к растерянной Лене, – Собирайся, машина же ждёт. Некогда. Одевайся! – стараясь подавить в себе жалость к матери, он прикрикнул на жену.

Николай помог перенести кровать, очень быстро собрали немного посуды и одежды.

– Вась, Вась! А отец чего скажет? Может, погодите его? – мать растерялась и притихла.

– Водитель спешит. Некогда нам ждать. Скажешь ему…

– Сыночек, да за что ж ты нас…

Но как только уселись они в машину, показался отец. Он был спокоен, точно давно ожидал, что сын уедет. Мать запричитала, бросилась к нему, но он цыкнул…

Деловито поправил в кузове кровать, сходил за веревкой, привязал её покрепче.

– Чай, там печь некудышная, – сказал он спокойно о времянке, – Смотрите, не застудитесь.

А уж сколько горечи было у него на душе, одному Богу известно. Лишь в глазах его блеснула боль, но он тут же отвернулся, пошел за молотком в сарай, чтоб забить гвоздь в скамье у крыльца.

Люди в селе повысыпали из дворов, шептались. На душе Василия было горько. Но от тряски на ухабах и мелкого дождя Василий немного успокоился.

Грязными стенами и осыпавшейся штукатуркой встретила их развалюха. Вещи перетащили.

– Да-а! – потянул Николай, – И как вы жить-то тут будете?

Они стояли посреди времянки, настороженно вслушиваясь в необычную тишину. Лена находилась в каком-то полусне. Вот, буквально час назад она мела сени, трясла дорожки в доме свекрови, а теперь стоит тут, посреди нового их жилища.

Ребенок, который жил внутри, запинал ножками, как будто решил напомнить о том, что они тут вовсе не вдвоем. Она схватилась за живот. Вася подошёл к жене, заглянул ей в глаза, глаза его улыбались. Она тоже ответила нежной улыбкой.

И на него вдруг обрушилась волна безмерного счастья. Лена запустила пальцы в его густую шевелюру, прижала его голову к своей груди. И вдруг произнесла:

– Неправильно это, Вася!

– Как это неправильно, Лен! Я люблю тебя. И мне никто, кроме тебя не нужен. Кроме тебя и ребенка.

– Нет, нет! Нельзя так. Мама рассердилась, папа расстроился. Подумай, каково им сейчас…

– А мне все равно. Я с тобою счастлив.

Он взял ее на руки, увидел, как покраснела она, когда положил ее на кровать, стоящую ещё поперек комнаты…

А потом они разбирали свои нехитрые пожитки, мели пол, перекусили, сидя на доске, брошенной на два полена. В комнате темнело, а они все говорили и говорили, обсуждая мелочи быта. И им было хорошо вдвоем.

Василий осматривал хозяйским взглядом свое временное жилище. Потолок прогнулся, углы покрыты плесенью, пахнет гнилью. Да, работы тут – непочатый край. А потом надо просить землю и начинать строиться. У них обязательно будет новый дом, а пока…

Лена смотрела на своего мужа и понимала, как нелегко ему сейчас. Он хоть и бодрится, но скулы заострились, а глаза грустные

– Вась, может вернёмся. Мама будет рада, она же любит тебя очень. И отец…

– Меня любит, значит и тебя должна. Но я ж вижу… Нет! Сами будем!

Вася думал: «Ну, почему так? Вот поди мечтала жена о том, чтоб самой быть хозяйкой, от матери страдала, а теперь не рада, себя винит»

Но он тоже переживал из-за такого своего поступка. А Лена вытирала подоконник и вдруг заплакала, как будто поняла, о чем думает Василий. Уткнулась мокрым носом в его грудь, когда обнял он её.

Лена уснула сразу, свернувшись любимым калачом возле него.

А Вася лежал на спине, уснуть не мог. Легко сказать – сами. Но как же это ответственно и даже немного страшно. Ведь скоро родится ребенок.

С чего же начинать? За что тут хвататься?

За печь? Или крышу, или окна…

Вдруг в углу он услышал характерный писк. Мыши! В углу зашебуршила мышиная семья. Вася аккуратно, чтоб не разбудить, вытащил руку из-под головы жены, схватил веник, чиркнул спичкой, распугал мышей.

Если проснется Лена и услышит писк, больше не уснет. А ему так хотелось, чтоб она поспала. Он осторожно лег рядом, она прижалась к нему крепче, как будто искала защиты.

Василий слушал заоконный дождь. По стеклам ползли к подоконнику мокрые струйки. И кажется, уже начало рассветать, а он так и не сомкнул глаз.

И тут Василий услышал, что капает вовсе не на улице, а где-то тут, в доме. Он опять зажёг спичку, огляделся. На потолке, как зерна в решете, висели капли.

Василий бросился за посудой. Расставил ведра, кастрюли. Капли уже барабанили по цинковым ведрам. На стене отошёл кусок штукатурки, Васили подошёл и аккуратно отколупнул его, чтоб не упал он шумно, чтоб не разбудил Елену.

Дом звенел капелью. Вот-вот и над кроватью польет. Василий схватил старую клеёнку со стола и осторожно накрыл ею жену. Он метался по дому в поиске мест, где сейчас закапает, переставлял ведра. А концерт не умолкал, поймать все было уже невозможно. И он прикрыл лицо жены руками.

» Лей, лей! Завтра насыпью на крыши золы, раздобуду материалы. Не победить тебе нас, дождь! Никто нас не победит!»

Но этот уход из родного дома все равно терзал сердце. Как-то не так все должно было быть! Не так!

Дождь утих. Успокоился и Вася. Уже было совсем светло, когда веки его отяжелели, сомкнулись, и он уснул.

А проснулся очень свежим. Опустил ноги на влажный пол. Окно было открыто, а на улице светило солнце. Как же все-таки хорошо, что живут они самостоятельно. Как хорошо так жить!

Лены рядом не было. Он выглянул во двор – не было ее и там. Он вернулся в дом, оделся и вышел за калитку, присел на пенек за деревом, закурил, обдумывая, куда же могла пойти жена?

И вдруг увидел на дороге телегу, это была телега отца. А на ней – вся семья. И отец, и мать, и его жена. А ещё с ними дядя Боря, мастеровой их сосед. Они не видели его, мать громко и весело говорила Лене:

– А вот этот палас на пол в комнату. А то скоро холода будут, а он шерстяной, толстый. А этот половичок на входе положишь …

Отец, не видя сына, разгружал инструменты:

– Сейчас Ваську за толем для крыши отправим, а сами пока печку глянем.

– А я замазку на окна взял. Тоже надо…

Они зашли в дом. Василий шагнул из своего укрытия. И тут из дома выпорхнула Лена. Они встретились глазами, Вася шагнул к ней, взял за руки.

– Лен, ты что? Ты за ними в село сходила? Пешком? Тебе же нельзя…

– Да тут же рядом. Прогуляться полезно. А ты так крепко спал, – она посмотрела на него взглядом, полным любви, – А обижать родителей нельзя, Вась! Это ж как на сердце-то будет? Как жить-то …

Оцените ста

Слишком буднично прошла выдача праха. Сначала Михаил сидел в очереди, которая скорее напоминала очередь к терапевту, а не цепочку скорбящих людей. Одна лишь пожилая женщина в чёрном платке всхлипывала в углу, остальные живо обсуждали политику, ливневый дождь и цены на овощи. Потом был светлый холодный кабинет и такая же холодная женщина. Она полностью соответствовала тому месту, где работала: бледная, со светло-синей кожей, ни один мускул на её лице не дрогнул, ни тебе слова сочувствия, ни жалости.

— Следующий, — равнодушно сказала она, поставив перед Михаилом урну с прахом.

Урна была пластиковая, такой материал урны оказался самым дешёвым. На ней номер, дата и данные того, кто был плотно запечатан в этом пластиковом небытие — Савельева Анна Тимофеевна.

Михаил положил все бумаги в папку, обтёр о брюки вспотевшие ладони и взял урну.

— Проходите, — уже приглашала менеджер другого человека из очереди.

Михаил вдруг провёл аналогию с супермаркетом. Точно, если бы руки у него были свободны, он бы хлопнул себя по лбу.

«Пакет нужен? Приходите к нам ещё». Ни улыбки, ни движения бровей или мимики. Эта женщина всего скорее работала в супермаркете, а теперь здесь. Всё лето работала и не загорела».

Всю дорогу до железнодорожного вокзала Михаил занимал себя мыслями, чтобы не думать об опохмелке. А во рту постоянно пересыхало, болела голова и разум временами протестовал.

Почему-то в голове всё время крутился вопрос: «Почему сосуд с прахом назвали урна?» Урна, в представлении Михаила, это то, куда кидали мусор, бычки… а это же человек, вернее, то, что от него осталось. Не уважительно как-то.

***

Михаилу не повезло.

Не повезло, пожалуй, с самого начала его мужской жизни. Мать родила его через три дня после своего совершеннолетия. Отца Мишка не знал. Мать всё его детство скиталась по знакомым, таскала сына, не отказывалась и от выпивки, поскольку приютить её в незнакомом городе могли только определённые личности. Родители пытались её искать, отец даже приезжал в город, узнав, что дочь родила и живёт по съёмным квартирам, но встретиться им не удалось.

На похороны матери приехала бабушка, тогда впервые и увидел Михаил свою родственницу. Деда к тому времени не стало.

Мать спуталась с каким-то алкашом и жила у него лет десять уже. Квартира была оборудована газом. Михаилу потом говорили, что она не мучилась.

Сам Мишка после школы служил в армии, а когда вернулся, почти два года это событие отмечал. Так сказать, жил в своё удовольствие столько же времени, сколько служил. Работать Мишка не любил, точнее не понимал, почему кому-то за один час отстёгивали кучу денег, а кому-то копейки. Его это неравноправие изматывало ещё на уровне договорённостей, поэтому до самой работы доходило редко.

Мишку привечали разведёнки, обычно с детьми. Он жил у них долгое время, пока не выгоняли или не уходил сам. К выпивке был равнодушен. Картинки из детства часто вставали перед глазами и не давали перегибать палку, точнее утопать в стопке.

Это и позволяло Михаилу по нескольку месяцев или даже год сидеть на шее совершенно чужих женщин. Они просто заменяли ему мать. Ни одна не требовала денег или ухаживаний. Им было достаточно того, что мужчина рядом. Миша мог посидеть с детьми, выполнить женскую работу по дому, этого не боялся, привык с детства. Но в какой-то момент женщины начинали задумываться о браке и постоянной работе для живущего рядом мужчины, тогда и приходилось менять дислокацию.

Когда матери не стало, Михаил растерялся и позвонил бабушке. Нашёл адрес в старой записной книжке и позвонил в администрацию района.

Только в тот момент он понял, что совершенно один. Никто не хотел вникать в его проблемы. Денег на похороны не было. Родственников в городе тоже. Оставалась одна надежда на бабушку.

Анна Тимофеевна приехала на следующий же день после звонка. Она прошла в комнату, которую снимал Миша и села на край кровати.

— Здравствуй, Миша. Давай знакомиться.

Михаилу показалось странным, что бабушка не спросила о матери, своей дочери, а вот так, отодвинув беду, начала со знакомства.

Плакала бабушка только на похоронах. Выплакала все слёзы, долго и надрывно провожала свою дочь в последний путь, а потом затихла по дороге обратно с кладбища. Михаил хотел тоже так быстро пережить своё горе, но не мог, раскис.

Анна Тимофеевна, увидев это, осталась в городе. Мишка уступил ей кровать, а сам лёг на пол.

В бабушке был тот стержень, то неведомое правильное, чего не было в матери. Сейчас Михаил сожалел, что не познакомился с родственниками раньше.

— Ты, Миша, собирайся-ка со мной, поедешь. У меня дом в деревне большой. Жить, как человек будешь, женишься. Тут сопьёшься же.

— Не пью я, баб.

— Пока не пьёшь, а потом, — она махнула рукой.

Мишка уловил знакомые движения, мать тоже так делала. Сейчас Михаил понимал, что мать скучала по дому, но что мешало ей вернуться, не понимал.

Бабушка была прекрасная, немного властная и требовательная, но с ней явно они жили бы лучше, это стало ясно сразу. Мишке жалко было упущенной жизни. Он сидел за наспех накрытым поминальным столом из минимального набора продуктов и удивлялся. У тех женщин, с которыми он жил, не было и капли той женственности, что сейчас продемонстрировала ему бабушка. Простая деревенская женщина.

Мишке стало тошно, захотелось выпить.

На третьей стопке бабушка его остановила.

— Будя. Ты как воду её пьёшь, видишь же, что не помогает, остановись. Что бездумно в горло складывать всё. Закусывай.

Жареная картошка не разваливалась, не была пересолена или недожарена. Она была идеальна. Не брошена небрежно в сковородке на стол. А возвышалась на тарелке, как горка колотых дров. Поджаренная, с хрустящей корочкой, без капли лишнего масла. Она была сготовлена для него так, как будто на конкурс и от его оценки зависит вся жизнь повара.

Мишка закрыл глаза. После третий стопки во рту жгло и вкус картофеля искажался. Но на каждой следующей порции, отправленной в рот, не хотелось останавливаться.

— Не торопись, я не буду, тебе хватит. Голодаешь?

Вопрос бабушки был в лоб.

Мишка кивнул, чтобы не рассказывать, что, когда нестерпимо хочется есть, он готовит.

— Лентяй ты, Мишка, на тебе пахать надо. Не для тебя городская жизнь, тебе в деревню нужно. Сено возить и косить, а ты тут прозябаешь. Решено, поедешь со мной. У меня хозяйство на соседку оставлено. Собирай документы, что там нужно, и поехали.

Утром пошёл дождь со снегом. Мишка достал из-под кровати свои утеплённые резиновые сапоги и пошёл завершать все свои дела. Кроме дел, которых было немного, попутно решил попрощаться с приятелями и дружками. Времени это заняло много, но по сути никто особенно не расстроился, все только и предлагали это дело отметить. Вернулся он только под вечер.

Бабушка лежала на кровати в темноте. Михаил даже не заподозрил неладное. А когда включил свет, правой рукой Анна Тимофеевна подозвала его к себе.

— Плохо, баб? Я сейчас, скорую.

По её искривлённой улыбке сразу стало понятно, что случилось страшное. Мишка видел такое не раз. У соседки с первого этажа, когда помогал донести её на носилках до машины, у женщины, с которыми жил, мать лежала после инсульта.

Речь бабушки Мишка понимал уже плохо, но она велела взять листок бумаги и писать.

Пункты были чёткими, ни одного лишнего слова. Она перечитывала то, что он писал и кивала. С каждой минутой ей становилось хуже, а скорая помощь всё не ехала. Мишка запаниковал.

Но бабушка взяла его за руку и крепко зажмурилась.

— Я не хочу, — скривился Мишка. — Только что мама, теперь с тобой беда, баба.

— Сделай как сказала, не подведи.

Это были её последние слова, что слышал от бабушки Михаил.

Как только за Анной Тимофеевной закрылась дверь, женщина в окошечке сказала ждать. Мишка выскочил из больницы и стал пинать подмёрзшую землю на клумбе.

Это было несправедливо. Слишком.

Следующие дни после того, как бабушки не стало, поплыли один за другим.

Она не хотела, чтобы Миша влезал в долги и вёз её хоронить на родину, возможно, просто побоялась, что не справится, поэтому одним из пунктов указала отвезти в деревню урну и обратиться к соседке Зине.

Вечером, перед тем, как забрать урну, Мишка впервые напился, что не помнил ничего. Утром он проснулся на полу, руки и ноги затекли, он их почти не чувствовал.

Вещи уместились в одну походную сумку. Миша предусмотрительно оставил место для урны и пошёл её забирать.

Вагон с номером девять он нашёл быстро. В плацкарте было многолюдно. Одна свободная нижняя боковушка стоила дешевле всего, её Мишка и взял.

— Осторожно, — нахмурился он, когда полная женщина с огромным баулом чуть не наступила на его сумку.

— О. Так. Где же моё место?

Женщина Мишке не понравилась. Она, наконец, нашла своё место и, оглядевшись, попросила Михаила помочь ей с сумкой.

Потом вышла на одной с Мишей станции и тоже пошла на автобусную остановку.

— Вы тоже в Матвеевку? — спросила она, когда Михаил пропустил её вперёд перед открывшейся дверью в автобус.

Михаил отвечать не хотел, но она села с ним рядом, хотя свободных мест было предостаточно.

— В Матвеевку? — переспросила она.

Михаил кивнул.

— Вы простите, просто я всех знаю. Я Зина.

Миша посмотрел на неё внимательнее: «Только бы не соседка».

— В гости?

Он ещё раз кивнул.

— А к кому? — не унималась Зина.

— Савельев я. Дом у бабушки в Матвеевке.

— Да-а-а, — протянула Зина. — Так Анна Тимофеевна уехала в город дочь хоронить. Выходит ты внук?

— Выходит.

— А она, кажется, обратно не возвращалась.

— Нет, — Михаил кивнул на сумку. — Бабушке плохо стало после похорон, вот, везу хоронить.

Зина даже подпрыгнула на месте и взвизгнула, точно поросёнок.

— Мань…..як! — закричала она и кинулась к водителю.

Минут двадцать понадобилось, чтобы всем успокоиться и Михаилу показать все документы.

— Кто же знал, что он урну везёт, — оправдывалась Зинаида.

— А тебе, Зина, только бы всех подозревать и обвинять, — не выдержала женщина с переднего сидения, — замолчи уже, опаздываем.

Дом бабушки Михаил нашёл быстро. Но открыв калитку, заметил у дома слева молодую женщину.

— Здравствуйте, вы Зина?

— Да, — улыбнулась ему она. — Фу, — выдохнул Миша. — Тут дело такое, можно я зайду?

Зинаида долго сидела на табуретке, утопив лицо в ладошках.

— Анна Тимофеевна же мне как мать была. Я сюда три года назад из города переехала. Она меня всему научила. А теперь…

Зина вдруг встала и извинилась.

— Простите, вы с дороги, а я … Есть хотите?

— Да, не отказался бы.

После ужина пошли в дом к бабушке. Зина схватила тряпку, ведро и принялась мыть пол.

— Так положено, — словно предугадывая его вопрос, опередила Зина. — Завтра с документами пойдём в администрацию, чтобы похоро… Зина пыталась не смотреть на пластмассовый сосуд, стоящий на комоде.

Мишка же старался не мешать, но мелькавшая туда-сюда длинная юбка, привлекала своё внимание.

Зина была справная, округлая. Такие нравились Мишке. Есть за что подержаться.

— Так. Печь сейчас затоплю, посмотришь, завтра зайду, сам будешь топить. Корова пока у меня постоит, тоже научу.

Зина распоряжалась отлично. Мишке это даже понравилось. Выполнять проще, чем догадываться. В этом Зинаида чем-то походила на бабушку.

В день похорон пошёл дождь, сильный, совсем не похожий на осеннюю морось. Развезло дорогу. Обратно Михаил и Зина с кладбища шли вместе. Больше молчали. Говорил дождь. Мишка промок до нитки и задрожал. Зина, похоже, тоже, но они не спешили.

— Баню затоплю, а то простынем, — заявила Зина и ушла домой.

К вечеру пошёл снег. Чистый, белый. Температура резко снизилась, и кое-где лужи стал затягивать первый ледок.

После бани Зина пригласила Михаила к себе.

— В город теперь поедешь? Вещи высуши хорошо на печке.

Михаил пожал плечами.

— Бабушка просила пожить в доме. Боялась, что останется всё её хозяйство без присмотра.

— И правильно. Живи. У тебя в городе ни кола, ни двора, а тут дом. Твой.

— Это да.

— Картошки посадишь весной, капусты, морковки. Это хорошее подспорье. Я приехала, первый год ничего не умела, научили. Теперь и полный подпол еды и дров две поленницы, не страшно. Корову в этом году взяла. Думала тоска тут. А тут.

— А что тут?

— А тут жизнь! Понимаешь! Есть люди, вот их в город тянет, и они там как сыр в масле катаются. А есть, кто чахнет среди этих каменных джунглей. Я только тут поняла, что живу, дышу.

— Работы много, — Михаил положил вилку на тарелку.

— Много, Миш, очень. Но быстро привыкаешь, оттого, что сделал, на душе тепло становится. Знаешь, что для себя сделал, поэтому на совесть всё.

— А на чужого дядю, что же, как попало?

— Нет, конечно. Но тут ты что потопал, то и полопал. А там…

Ах, как близки ему были эти рассуждения, но Зина с другой стороны подошла к этому вопросу.

Михаил ушёл от соседки поздно. Потом долго лежал у себя дома, не мог уснуть. Впервые ему было спокойно. Необыкновенная тишина давала простор мыслям и не позволяла закрыть глаза. Невероятная свобода давала то приятное чувство независимости.

Ещё не рассвело, а Михаил уже встал. Он полез в сумку, чтобы достать смену белья, и обнаружил тот самый список, что диктовала ему бабушка.

Все выполнил. В самом низу было дописано размашистым почерком «Не подведи».

Миша достал вещи из сумки и положил на свободную полку в бельевом шкафу. На полках пахло мятой и ещё какими-то травами. Энергия наполняла его всё больше и больше, хотелось делать что-то, работать, пока не появится усталость в теле.

— Привет. Встал? — Зина пришла, когда Миша уже завтракал. Она хотела было растопить печь, но за дверцей уже потрескивали дрова, охваченные оранжевыми языками.

— Доедай, пойдём корову доить, стайку чистить. У тебя ещё куры есть и кролики.

Миша улыбнулся Зине, а про себя подумал:

«Не подведу, бабуля, отдохнул, пора и поработать».

Крупные дeнeжные кyпюры были обёрнуты банковской лентой. Пачек было много. По самым скромным подсчетам перед Ольгой лежало миллионов шесть. Сначала она ошарашенно таращилась на эти дeньги, боясь даже взять их в руки. Потом недоверчиво помотала головой. Осторожно приподняла одну пачку, извлекла крайнюю купюру, посмотрела сквозь неё на свет. Ей все еще не верилось, что эти деньги настоящие.

Откуда они могли здесь взяться? Этот шкаф-купе Ольга с мужем покупали вместе. Не мог же он изначально быть с двойным дном, да еще и с кладом внутри. Смешно даже представить, как какой-нибудь работяга на мебельной фабрике сложил в новый шкаф свои сбережения, чтобы потом этот шкаф продали в магазине. Да и откуда у работяги такие деньги?

Оля начала понимать, что в её голове прокручиваются всякие глупости. А ведь вывод напрашивался сам собой. Эти деньги сюда мог положить только муж Оли — Валера. И только он мог приделать шкафу двойное дно.

Вот так убралась в шкафу! Пять минут назад Ольга решила перебрать все вещи висевшие на плечиках. Что-то нужно было постирать, одежду не по сезону убрать на полки. Так получилось, что длинное платье Оли зацепилось за что-то внизу и, дернув за него, Оля с удивлением обнаружила, что дно у шкафа фальшивое и оно приподнимается.

Что угодно ожидала увидеть там женщина, но только не это. Не такие деньжищи! Ольга втиснула купюру назад, под банковскую ленту. Аккуратно положила пачку на место. Опустила на место двойное дно. Резко пропало желание убираться в шкафу, да и вообще, убираться. Первым порывом Ольги было позвонить мужу, спросить, что это за деньги. Она даже взяла в руки телефон и тут в комнату, слегка придерживаясь за стены, вошел шестилетний сын. Костик глянул на маму серыми, так похожими на Валерины, глазами и с улыбкой сказал:

-Мама, смотри, я хожу уже совсем нормально.

Мальчик оторвал руку от стены и покрутился перед матерью на месте.

-Правда же, мам? Я скоро смогу бегать, как раньше.

-Сможешь, сынок, еще как сможешь, — с болью улыбалась женщина.

Эта боль сейчас стала намного меньше. Потихоньку начала отпускать Олино сердце, которое еще недавно рвало на части от переживаний.

Когда Валера с Костей попали в аварию и женщине сказали, что, возможно, ребенок не будет больше ходить, она думала, что сойдет с ума. В той аварии виноват был Валера. Как ни странно, на нем самом не было ни царапины. Вопреки всем правилам, он посадил ребенка на передние сиденье, непристегнутым. От удара Костик вылетел в лобовое стекло.

Травмы позвоночника были очень серьезными и операция требовалась сложнейшая. Местные врачи отказывались браться, а Оле было нестерпимо страшно. Лежа на больничной кровати, Костик смотрел на нее. Смотрел с надеждой, зная, что мама всегда может все решить и исправить.

Ольга плохо помнила Валеру в тот момент. Она все время была в больнице, рядом с сыном. Обзванивала все клиники, общалась с хирургами. А Валера вроде бы и был рядом и, как бы его и не было. Мужчина пришибленно молчал, в глаза жене не смотрел. Даже к сыну в палату редко заходил.

Оля Валеру не винила. Понимала, что мужчина перенес глубочайший стресс и чувствует себя виноватым. А как не чувствовать? Ведь машину он разбил, а сына почти что сделал инвалидом. Но об этом женщина думать не хотела. Никогда, никогда Костик не будет инвалидом! Он пойдет.

Оля верила в это, созваниваясь со всеми клиниками, которые ей советовали. Надежда появилась, когда одна московская больница дала добро. Они попробуют прооперировать Костика. Но это будет платно, так как клиника частная. Нельзя было сказать, чтобы сумму зарядили неподъемную, но дело в том, что у Ольги с Валерой денег не было вообще. Они долго мечтали об автомобиле, копили. Пару месяцев назад их мечта сбылась. На машину, которую разбил Валера, было потрачено всё накопленное, а на Ольге ещё и кредит остался висеть.

Само собой разумеющееся, после ответа московской клиники Ольга сразу кинулась к Валере. К кому же ещё? Она была тогда на подъеме и заявила мужу чуть ли не радостно:

-Валера, я нашла клинику, в которой возьмутся оперировать нашего Костика. Клиника частная, так что нужны деньги. Ты должен взять кредит.

Когда Валерий услышал какую сумму кредита предлагает взять ему жена, он ужаснулся.

-Ты что, Оль? Я даже не буду пытаться. Мне не дадут. Ты же помнишь, я на машину взять хотел. Мне уже тогда отказали.

-Не понимаю, почему? — возмущалась Ольга. У меня зарплата меньше твоей, но мне же дали.

-Я сам не понимаю. Но даже пытаться не буду. Оль, это не вариант. Ищи другой выход. В конце концов, может и не нужна Костику эта операция. Давай подождём. Может быть он сам пойдёт.

-О чём ты говоришь, Валера? — взвыла тогда Ольга. — Ты хотя бы соображаешь, что ты бормочешь? Костик не пойдёт сам. Очень серьёзная травма. Ты вообще слушал меня, когда я рассказывала тебе, что говорят врачи? Короче, если ты не можешь взять кредит, тогда придётся продавать квартиру.

-А вот это уж точно нет, — повысил голос Валера. — Ты что, хочешь нас бомжами сделать? Ты куда потом ребенка приведешь? На улицу? Я никогда на это не соглашусь.

-Валер, но ведь сумма-то нужна не такая большая. На остальные деньги купим квартиру поменьше.

-Думать об этом забудь, — отрезал мужчина.

Он не стал дальше разговаривать на эту тему. Круто развернувшись, вышел сначала из комнаты, а потом из квартиры. Это Ольга поняла по громко хлопнувшей двери. Она расплакалась.

Так обидно было, что Валера не понимает до конца сложившуюся ситуацию. Это ведь не он каждый день сидит в палате с Костиком. Не он видит эти глаза, смотрящие с надеждой. Ольга плакала и собирала чистые вещи сына, его любимые игрушки. Она и домой-то прибежала помыться и кое-что взять. А сейчас вновь в больницу. И где искать деньги теперь, женщина не понимала. Продать эту квартиру сама она не могла. Квартира была Валерина, добрачная. Оля очень надеялась, что муж переосмыслит всё и найдёт деньги. Однако, решение проблемы пришло совсем с другой стороны.

Оля вернулась в больницу и поняла, что её сын в палате не один. Возле кровати мальчика сидел его дедушка, папа Ольги. Женщина этому не удивилась. Ее отец бывал в больнице очень часто, в отличие от Валеры. Папа вообще был «золотым» человеком.

Олег Михайлович потерял жену, когда Оле было всего двенадцать лет и с тех пор растил ее один. Мужчина он был привлекательный и очень добрый. Женщины пытались охмурить не старого еще вдовца. С двумя из них Олег и сам хотел построить соотношение. Вот только дочка обладала очень строптивым характером, и все попытки папы навязать ей новую маму воспринимала «в штыки». Она бунтовала, сбегала из дома. Кончалась это тем, что Олег Михайлович сдавался. Дочь он всегда ставил превыше любых женщин.

Мужчина и сейчас переживал за Олю, переживал за внука. Это сказывалось на его здоровье. Олег Михайлович тяжело дышал, сидя возле кровати внука. Костик дремал, и мужчина, увидев дочку, кивнул на дверь, призывая выйти в коридор. В коридоре тяжело, с одышкой заговорил:

-Оля, я все знаю. Мне звонил твой муж. Возмущался твоим намерением продать квартиру. Его можно понять, он не хочет остаться на улице с семьей. А я один. Значит, квартиру продам я.

-Папа, да ты что? Где тогда ты будешь жить?

-Пока сниму, а потом подумаю. Не страшно. Главное — Костик.

Оля тогда снова расплакалась, обнимая папу. Он болен, и врачи давно рекомендовали ему перебраться поближе к морю. Морской воздух способен облегчить его состояние, улучшить качество жизни. Олег Михайлович мог об этом только мечтать. Сейчас эта мечта значительно от него отдалялась. Если он продаст квартиру и часть денег отдаст на лечение внука….

В тот момент Ольга старалась об этом не думать. Главное — поставить на ноги Костика, об остальном они подумают потом.

Все получилось. Костя пошел. Ольге тяжело было вспоминать, как она тряслась в Москве, во время операции. Как боялась потом, что операция не принесет результата. Хорошо, что рядом с ней всегда был папа. Он тоже поехал в Москву, а вот Валеру не отпустили с работы. Сложное это было время. Хорошо, что оно позади. Потихоньку все налаживается, если не считать того, что папа живет на съемной квартире.

И вдруг Ольга обнаруживает эти деньги! Куча домыслов, одно глупее другого, приходили ей в голову, когда в комнату вошел Костик. Но уж убираться ей точно расхотелось! Она обняла сына за плечи и сказала:

-Костик, ты молодец. Совсем скоро ты побежишь. А сейчас мы с тобой поедем навестить дедушку.

Через какое-то время Ольга сидела напротив своего отца и с возмущением рассказывала ему о деньгах.

-А почему ты не спросишь Валеру, откуда эти деньги? — с недоумением сказал Олег Михайлович.

-Папа, ты вообще меня слышишь? Там огромная сумма. Я поверить не могу, что у Валеры на руках имелись такие деньги, а он не дал Косте на операцию.

-Я тоже в это не верю, — резко сказал мужчина. — Возможно, это деньги не Валеры. Скорее всего, так и есть. Это же его сын, он бы не смог так поступить.

-Но тогда почему он мне ничего об этих деньгах не рассказывает, папа? Почему молчит? Что это вообще такое? Я не буду спрашивать его в открытую. Хочу его проучить. Пап, ты должен кое-что для меня сделать. Тебе это не понравится, но я очень тебя прошу, умоляю, подыграй мне.

Следующий день был выходным. Валера хотел провести его на диване, но Ольга не дала ему такой возможности.

-Собирайся, Валер, мы идем за продуктами. Дома «шаром покати».

-А может быть, ты сама сходишь, а мы с Костиком дома останемся? Ему, наверное, нельзя…

-Еще как можно. Врачи сказали, больше двигаться. Валер, раз уж у нас теперь нет машины, мы пойдем пешком и пойдем все вместе. Я тебе не вьючная лошадь, чтобы сама все таскать.

Валера поворчал, но согласился. Хотел вызвать такси. Жена была против.

-Торговый центр не так далеко. Дойдем пешком. Костику нужно ходить.

Их не было дома около двух часов. Когда они вернулись, квартира представляла из себя страшное зрелище. В ней был полный погром, а замок на входной двери был грубо вскрыт. Вещи валялись на полу. Часть мебели была перевернута. Даже Ольга, которая еще вчера так долго уговаривала папу сделать это, внутренне ахнула. Папа молодец! Очень достоверно все выглядит.

Валера вошел в прихожую и пакеты с продуктами выскользнули из его рук. Мужчина рванул в спальню, как и ожидала Ольга, к тому самому шкафу-купе. Двойное дно было выдернуто и валялось на полу. Денег, само собой, на месте не было.

-Нас ограбили! Ограбили! – завопил Валера.

-Скорее просто вещи раскидали, — озиралась по сторонам Ольга. — Что у нас особо брать-то? Техника вся на месте. Наверное, искали драгоценности, деньги, но у нас же этого не имеется.

Валера жену не слушал, он судорожно доставал из кармана брюк телефон, тыкал трясущимися пальцами в экран. Когда Ольга поняла, что муж звонит в полицию, она испугалась. Как-то она думала, что пойдет все по другому сценарию. Муж выложит ей все про деньги, и тогда она расскажет правду, что это она подговорила своего папу раскидать вещи и забрать деньги. Хотела Валеру проучить. Само собой, деньги Ольга хотела вернуть, ведь она была уверена, что деньги вовсе не Валеры. А муж вызвал полицию. На уговоры жены он никак не реагировал, потеряно бродя по квартире, перешагивая разбросанные вещи.

Полиция приехала на удивление быстро. Трясясь, как осиновый лист, Ольга была готова все рассказать, пока полицейский не заявил:

-Вряд ли найдем взломщиков. По микрорайону прокатилась волна квартирных краж. Ваша не первая, я хочу сказать.

-Что значит «вряд ли найдем»? — взревел Валера. — Вы что, не видите, нас ограбили!

-Что конкретно у вас украли? Пока я ничего внятного от вас не услышал.

Валерий воровато оглянулся на бледную Ольгу и заявил:

-Вот тут, в шкафу, у меня хранилось восемь миллионов рублей. Я недавно их обналичил, хотел…

Валера снова оглянулся на Олю, махнул рукой.

-Неважно, что я хотел. Я обналичил деньги в банке и их украли. Вы понимаете? Кто-то знал о деньгах. Это по-любому из банка навели. Точно! Там знают мой адрес, все данные.

-А вот это уже зацепка, — задумчиво кивнул полицейский. — Можно покопать в этом направлении.

Потом Ольга увидела, как специальный человек снимает отпечатки пальцев с дверных ручек, зеркальной поверхности шкафа. Ей вовсе поплохело.

Когда полицейские ушли, сначала женщине было не до разборок. Валера начал объясняться сам:

-Да, Оля, у меня были деньги. Я знаю, что ты мне сейчас скажешь. Спросишь, почему я не дал их на операцию Кости? Не смог. Я копил эти деньги всю свою жизнь. Знал, что они у меня есть и это грело мне сердце. А Костя…. Он и так, возможно, пошел бы. Это ты панику разводила.

-Что? Что ты такое говоришь, Валера? — ледяным тоном спросила Ольга. — То есть, эти деньги были твои, и ты не дал их на операцию собственному ребенку?

-Оля, если что, Костя не единственный мой ребёнок. Ты прекрасно это знаешь. У меня от первого брака двое детей. Если я всем буду раздавать такие суммы, я останусь без ничего.

-Ты уже остался без ничего, — злобно зашипела Ольга.

Она имела в виду, что Валера остался без семьи, ведь после подобных откровений женщина не собиралась с ним жить. Но Валера понял жену по-своему. Для него важнее было другое.

-Они найдут, найдут мои деньги. Иначе быть не может…. Я же копил, всю жизнь копил! — Валерино лицо безобразно скривилось и он заплакал.

Он не плакал так после аварии, когда его переломанного сына везли в скорой. Не плакал в больнице, когда врачи сказали, что Костик не будет ходить. Он плакал из-за потери денег!!!

Это было настолько омерзительно, что Ольга не смогла даже смотреть на эти слезы.

Комната Костика была единственной в квартире, где все осталось в порядке. У дедушки рука не поднялась раскидать вещи здесь. Когда мама вошла, мальчик вскинул на нее свои встревоженные серые глаза. Спросил:

-Это воры, да? Они все так раскидали? Нам нужно убираться?

-Папа сам уберется, а мы с тобой едем к дедушке. Едем надолго. Давай доставать с шифоньера большой чемодан.

Оля забрала сына и ушла от мужа. Уже на следующий день она подала на развод. Жить с таким человеком она больше не собиралась. Конечно, когда все это затевалось, Оля собиралась вернуть деньги Валере. Она хотела только его проучить. Сейчас же ей хотелось сделать мужу как можно больнее! Так же, как было больно им, когда Костик не мог пошевелить ногами. А такую боль Валере могла причинить только потеря денег.

Вечером, когда Костик уснул на разложенном кресле, в маленькой однушке, что снимал Олег Михайлович, Оля с папой закрылись на кухне. Им нужно было поговорить.

-Пап, если бы ты знал, как я не хочу возвращать эти деньги, но, видимо, придется. Валера вызвал полицию, там снимали отпечатки пальцев. Они выйдут на тебя.

-Ну вот еще, — хмыкнул Олег Михайлович. — На меня-то они точно не выйдут. Я что, зря столько детективов смотрел? Я работал в перчатках и меня никто не видел. Я это говорю не к тому, что мы должны оставить себе деньги. Оля, шутка слишком затянулась. Ты обязана их вернуть.

-Да ты что, папа? — рассмеялась Оля. — Правда, в перчатках? Да ты у меня гений! Мы с тобой ничего не обязаны. Пусть он страдает, пусть корчится и рыдает там от того, что потерял самое ценное. Он поставил деньги превыше родного сына. Я готова их просто сжечь. Жалко, что нельзя это сделать. Вдруг всё-таки полиция выйдет на нас. Папа, давай немного подождём. Мне очень страшно, но я готова пойти на риск, лишь бы только Валера страдал.

Через месяц Ольга официально развелась с Валерием. На суде мужчина упрашивал её не подавать на алименты, обосновывая это тем, что он и так платит за двоих детей от первого брака.

Ольга выполнила просьбу бывшего мужа, на алименты не подала.

После развода Валера вычеркнул и Олю, и сына из своей жизни. Ни разу он не проявил желания увидеться с ребенком. Он о них забыл. А Ольге это было только на руку.

Спустя почти год после развода, она, вместе с папой и сыном, уехала из города. Уехали они тихо и незаметно, заранее присмотрев себе домик на море.

Сорокалетний Захар большую часть своей жизни проводит за рулем большегруза. Дальнобойщик со стажем, он даже и не представляет себе иной жизни. А вот вначале жизнь его удалась не очень-то, это сейчас он спокоен, все наладилось у него. Захар давно понял, что судьбой предначертано, то и будет. И этого не изменить.

Когда-то Лида познакомила его со своей матерью Верой Семеновной. Захар учился в колледже, там и влюбился в стройную и красивую девушку с длинными темными волосами.

— Захар, завтра едем в гости к моей маме, буду вас знакомить, — сообщила ему Лида.

— Поедем, с будущей тещей познакомлюсь, — хитро смотрел он на девушку.

— С тещей, а ты на мне жениться собираешься?

— А на ком же? Конечно на тебе. А ты согласна за меня замуж?

— Захаааар, ты что предложение мне делаешь? – удивилась Лида.

— Да. Предложение, я знаю, что это не так нужно делать, кольцо, цветы, ну так получилось, пришлось к разговору. Но я об этом давно думал, Лид. Ты знай, что люблю я тебя, — как-то вдруг стушевался Захар.

— Ну ладно, я согласна, не волнуйся. Ну куда я без тебя, — улыбнулась Лида.

Вере Семеновне Захар не понравился. Детдомовский парень, родителей своих не знает. С каким он характером и вообще сомневалась она в детдомовцах. Хотя и знала из разговоров, что такие дети бывают самостоятельными и ответственными. Учительница математики, она была строгой и бескомпромиссной и после свадьбы дочери к зятю относилась сурово, и часто подчеркивала, что зять её дочери не пара. Захар терпеливо сносил все недовольства тещи ради Лидочки, которую очень любил. Жили они у нее в квартире.

Вскоре Лида с таинственным видом сообщила:

— Дорогие мои мама и Захар, у нас скоро будет малыш. Так что готовьтесь стать папой и бабушкой.

Захар очень обрадовался и теща тоже, заулыбалась и ласково посмотрела на дочь. Родилась дочка Тая. Жизнь закрутилась вокруг этой хорошенькой девчушки. Захар решил уйти в дальнобойщики, нужны деньги. Ему хотелось, чтобы его девчонки ни в чем не нуждались, поэтому и старался ради них. Вроде бы жизнь наладилась, зарплата хорошая. Даже теща подобрела к зятю и их отношения наладились.

Но не бывает в жизни все гладко, и беда приходит, когда её не ждешь. Заболела Лида, плохо себя стала чувствовать. Прошла обследование и ничего утешительного. Выявили тяжелое и необратимое заболевание у молодой и цветущей Лидочки. Через некоторое время ушла навсегда из жизни Лида. Дочке Тае было всего три года.

— Как мне жить, — обращался он к теще, — что теперь делать? Таечке всего три года.

Вера Семеновна тоже приходила в себя долго.

— Ну что ж Захар, придется нам учиться жить без Лидочки, — говорила она со слезами.

Так и стали жить втроем. Захар в разговоре с мужиками-водителями говорил:

— Живу только ради дочки. Если бы не она, не знаю, что было бы. Как быстро закончилась наша жизнь с женой. Мы даже не успели нарадоваться и насладиться друг другом. Каждый раз уходя в рейс, мне хочется скорей вернуться домой, меня ждет любимая дочка. Скучаю по ней очень.

Прошло около трех лет и однажды Тае в садике стало плохо, упала и потеряла сознание. Воспитательница вызвала «скорую», девочку увезли в больницу. Захар в это время был в рейсе и узнал об этом, когда вернулся. Таю положили на обследование, а потом их направили в онкологический центр. Там у нее и выявили коварную болезнь.

— Вашей дочке необходима операция. Времени у вас не так много. Но эта операция дорогостоящая, — произнес доктор.

Вера Семеновна побледнела, отшатнулась как от удара, а Захар не смог удержать себя в руках.

— Доктор, ну о чем вы? Ну как может быть у маленького ребенка такая болезнь? Ей всего-то шесть лет. Вы что-то напутали… — кричал возбужденно Захар.

— Успокойтесь, молодой человек и держите себя в руках. Я вас понимаю. У девочки может быть наследственность, ведь её мать умерла от этой болезни. Тая больна и я настоятельно вам рекомендую решить этот вопрос, как можно скорей.

Операция стоила баснословных денег. Такой суммы конечно у них с тещей не было. Даже если продать квартиру, взять кредит, все равно средств не хватало. Вера Семеновна продала родительский дом в деревне, набрала учеников для репетиторства. Захар тоже работал, не зная дня и ночи. Тая угасала день ото дня. Каждый раз возвращаясь из рейса Захар боялся, что дочка тоже уйдет вслед за матерью. Постоянно думал и спрашивал себя, но ответа не находил:

— Что же я за отец такой, не могу спасти мою дочку. Почему жизнь ребенка зависит от денег? Я понимаю, что бессилен что-то изменить, собрали только половину суммы…

В очередной раз возвращаясь из рейса зимой, проезжая через лес, увидел на обочине дороги что-то темное. Наступали сумерки, до города оставалось километров пятьдесят.

— Дерево что ли сухое? – подумал Захар, но остановил машину. – Ох, ничего себе, — воскликнул он, увидев женщину в темном платье, без верхней одежды в снегу.

Наклонившись над ней, нащупал пульс, тот еле-еле ощущался. Он довез женщину до города и сразу в больницу. Её осмотрели, вызвали полицию. Почти всю ночь Захар провел в больнице, домой приехал под утро. Его опрашивали представители из полиции, что-то подписывал. А днем позвонили из больницы и попросили еще раз приехать.

— Женщина пришла в себя и просила лично поблагодарить её спасителя, — говорил доктор.

— Спасибо вам большое. Если бы не вы, сейчас бы меня уже не было, — тихо произнесла молодая женщина.

— Но как вы там оказались в таком виде, почти за пятьдесят километров от города?

— Меня зовут Юля. Родители мои умерли давно, меня воспитал дядя Степан, родной брат мамы. А около года назад и он умер. Он оставил в наследство мне свою квартиру и небольшой фонд помощи. Оформил на меня дарственную, несмотря на то, что у него есть родной сын Михаил в другом городе. Они давно в ссоре, как-то сын избил своего отца и тот его выгнал, в полицию заявлять не стал. На похороны Михаил не приехал, хотя я и сообщила ему через другого дядю. А недавно он приехал ко мне и сказал, что хочет со мной помириться. Я даже предложила ему поделить небольшой бизнес. Но он отказался. Он приехал с большим тортом и цветами, попросил напоить его чаем. Мы сидели, пили чай и разговаривали. А потом я себя почувствовала плохо… И больше ничего не помню, очнулась здесь в больнице. А вам Захар, огромное спасибо, что не проехали мимо. До сих пор не пойму, неужели мой двоюродный брат хотел убить меня.

Рассказ Юли был таким искренним, что Захар неожиданно для себя рассказал ей о своей жизни и его горе. Как потерял любимую жену, а сейчас дочь тоже в тяжелом состоянии. Что спасти дочку может только дорогостоящая операция, а они еще не собрали всю сумму.

В этот момент вошла в палату медсестра с капельницей и попросила Захара выйти.

— Извините, уже много времени прошло, а я и не заметил, — сказал он, прощаясь с Юлей.

Прошла неделя и вдруг Вера Семеновна сказала:

— Захар, звонили из клиники, чтобы мы везли Таечку на операцию.

— Как на операцию? У нас еще нет денег и мы не перечисляли ничего…

— Ничего не знаю, сказали, чтобы мы везли срочно Таю. А может решили бесплатно прооперировать?

Когда привезли Таю в клинику им сказали:

— Юлия Владимировна перечислила необходимую сумму для операции. Самое главное теперь, чтобы девочка все хорошо перенесла. Надейтесь на лучшее.

Захар от такой радости потерял дар речи и даже не спросил кто такая Юлия Владимировна. Операция длилась очень долго и к счастью прошла успешно. Тая улыбнулась отцу, когда ему разрешили войти к ней в палату.

— Папа, я совсем-совсем не боюсь. Доктор сказал, что все будет хорошо.

— Дочка, я очень счастлив. Это чудесное спасение, это твой второй день рождения, — только и смог сказать он.

После реабилитации Захар с Таей вернулись домой, там ждала счастливая бабушка. Захар все-таки думал: — Кто же спас мою дочку. Кто эта Юлия Владимировна?

Он решил съездить на кладбище к жене, а потом навести справки о спасительнице дочери. На могиле он был не долго и уже решил было уйти, как вдруг увидел неподалеку женщину. Подошел ближе, а она повернулась к нему и улыбнулась.

— Юля, это вы? – узнал он свою спасенную.

— Да это я. Здесь похоронен мой дядя Степан, Степан Петрович.

— Подождите, вы мне тогда рассказывали о своем двоюродном брате, и что с ним? Он действительно хотел вас убить?

— Да. Михаил во всем сознался и теперь его ждет суд. Хотел все унаследовать себе. А как ваша дочка Тая?

— Все хорошо. Кто-то перевел на счет клиники необходимую сумму, я вот хочу узнать, кто эта Юлия Владимировна, наша спасительница.

Юлия улыбалась и до Захара вдруг дошло.

— Ах, это вы Юлия Владимировна? Так это вы оплатила нам операцию? Спасибо, я все отдам, у нас есть половина суммы, я отдам, — суетливо говорил Захар.

— Отдавать ничего не нужно. Во-первых, я вам благодарна, что меня спасли, не оставили замерзать на дороге. А во-вторых нужно благодарить моего дядю Степана, который лежит здесь. Это он создал фонд помощи тяжелобольным детям и назвал его «Виктория», потому что у него умерла племянница Вика в восемь лет от этой болезни. А я унаследовала этот фонд и теперь сама помогаю детям. Примите эту помощь от нашего фонда. А мой дядя Степан был достойным человеком и память о нем должна быть светлой.

Захар поклонился могиле Степана:

— Благодарю вас, Степан Петрович. Ваше благородное дело живет и будет жить дальше.

Захар с Юлией обменялись телефонами. Вечером созвонились:

— Юля, а Вера Семеновна и Тая приглашают вас к нам завтра на обед. Что вы на это скажете? – спросил Захар, в душе надеясь на положительный ответ.

— Спасибо, обязательно приеду, — радостно ответила она.

Юлия приехала на обед, вела себя с Таей, как самая обычная девчонка, смеялась и шутила. А Тая не отходила от неё, они сразу же подружились. Дети безошибочно чувствуют хороших и добрых людей.

Захар совершенно неожиданно поймал себя на мысли:

— Как хорошо и просто мне рядом с Юлией, как будто давно знакомы.

Они стали часто встречаться, Юлия навещала их, а Захар скучал, когда уезжал в рейс, ему хотелось скорей вернуться домой.

После очередного рейса Вера Семеновна сказала зятю:

— Послушай-ка, Захар. Ты знаешь мое отношение к тебе, и Таечке. Ты заменил мне сына, а внучка моя единственная радость. Дороже вас у меня никого нет. Когда ушла моя Лидочка, моя жизнь едва не ушла с ней, но вы с Таей мне помогли, вернули на этот свет. Но живые должны жить и радоваться. Жить! Мне конечно тяжело говорить об этом, но мою дочь не вернуть. А жизнь продолжается. Таечке нужна мама и я вижу, как она тянется к Юле. Юля замечательная женщина и сможет стать для Таи мамой. Я вижу, вы нравитесь друг другу, сделай ей предложение. Я не обижусь и дочка моя, я уверена не против этого. Ведь живые должны жить. Юля очень хорошая, подумай, Захар. Знаешь ведь, что судьбой предначертано, так и будет.

— Папа, папа, ты забыл что ли, у меня завтра день рождения, позвони тете Юле, она обязательно должна быть у нас на празднике, — вбежав в комнату, сказал дочка.

— Ну что ты, дочка, как я могу забыть? Конечно помню, я обязательно позвоню Юле.

Они сидели за столом одной дружной семьей, желали Таечке здоровья и всего хорошего, потом теща строго взглянула за зятя, тот поднялся.

— Юля, Юлечка, красиво я не могу говорить, но я очень хочу, чтобы ты стала моей женой. Ты согласна? — волновался Захар.

Юлия смотрела растерянно на него, на Веру Семеновну, та улыбалась.

— Ты тоже хороший и добрый, я не против, я согласна.

— И я не против, и я не против, — хлопая в ладоши, прыгала вокруг стола Тая.

Вера Семеновна смотрела повлажневшими глазами и улыбалась. Потом они поженились и с тех пор живут в квартире Юлии вчетвером, у них появился еще маленький братик для Таи. А Вера Семеновна осталась в своей квартире, но они часто её навещают.

Жанну Сергеевну прозвали коллеги по работе «музейная редкость». Она и, правда, работала в музее уже долгие годы, отдавала всю себя любимой работе, имела кандидатскую учёную степень историка, была уважаемым и известным человеком в родном городе.

Как пришла после института в музей, так и трудилась Жанна на одном месте, не мысля себя вне музея.

Внешность у сорокапятилетней женщины была обычной, пройдёшь – не заметишь: строгий костюм, очки на миловидном личике, вьющиеся непослушные длинные волосы, подхваченные заколкой в высокую причёску, придавали ей чуть больше лет, но как только она начинала вести экскурсию, то преображалась – становилась юной, речь лилась легко и плавно, рассказ завораживал, унося в далёкой прошлое…

Жанна никогда не была замужем. Ходили слухи, что в студенческие годы она была влюблена в сокурсника, но безответно, и с тех пор, желая забыть свою неудачу, окунулась в работу и не старалась устроить свою личную жизнь, считая себя серой непривлекательной мышкой.

Сколько раз сотрудницы стремились её познакомить с мужчинами, но она краснела, махала рукой и категорически отказывалась.

— Да что вы? Как вы себе это представляете? Институт свах давно канул в лету, и я не хочу быть посмешищем на весь город. Меня столько народа знает, и как я вдруг пойду знакомиться? На всё воля Божья… — говорила она и благодарила женщин.

На самом деле Жанна боялась неудачи, боялась не понравиться, и увидеть на лице предполагаемого жениха даже тень неодобрения и разочарования.

Но однажды всё изменил случай. Племянница Жанны выходила замуж, и категорически хотела видеть свою любимую тётушку на свей свадьбе.

— Тётя Жанна, я обижусь, ей Богу… Чтобы обязательно была, и красивая! Ведь это такой большой праздник для всей нашей большой семьи! Жду! – сказала Алёнка и повесила трубку.

Жанна обожала свою племянницу как дочь. Она заволновалась: надо подготовиться к свадьбе, и действительно, не подвести. Но в гардеробе у Жанны только рабочие деловые костюмы, белые блузки и пара нарядных платьев двадцатилетней давности, которые давным-давно вышли из моды, но были дороги как память о юности…

Жанна нисколько не изменилась фигурой. Она была всё такой же стройной, длинноногой, изящной.

— Девочки, мне нужна ваша помощь, — обратилась она к своим коллегам на работе, — нужен наряд на свадьбу, а вот какой – ума не приложу. Я так давно не наряжалась, всё сижу дома или по семинарам езжу выступать, и что теперь носят на такие мероприятия – не знаю.

Женщины засуетились, стали спорить, какой цвет и фасон идёт Жанне, в отделе для сотрудников музея начались чуть ли не дебаты.

Жанна покраснела, закрыла щёки ладонями и покачала головой.

— Боже, я уже волнуюсь, что со мной решат, словно это моя свадьба, а не Алёнкина… — улыбалась она.

Наконец, состоялся поход по магазинам с двумя сверстницами –коллегами, сведущими в нарядах и моде. Они перемерили несколько платьев, подбирая к каждому аксессуары, и Жанна с широко раскрытыми глазами наблюдала своё преображение в кабинках для переодевания.

Нарядов было куплено два комплекта. Один кремового цвета: строгое платье – классика с синими туфлями и пряжкой молочного оттенка, а второй – брючный костюм в сдержанных пастельно-голубых тонах с белой сумочкой и белыми туфлями на каблуках.

— Королева, Жанна… — ахнули сотрудницы, — и что это ты все эти годы прятала свою шикарную девичью фигуру?

— Ну, фигура как фигура, девочки, а лицо у меня не такое выразительное, как у вас. Серые глаза, узкие губы, тонкие брови, курносая, — вздохнула Жанна, — и потом: мне всё равно, лишь бы не подвести общество. Надо выглядеть, значит – надо. А потом я снова буду носить свои привычные и любимые комфортные вещи.

— Ну, уж нет. Теперь мы тебе этого не позволим. Ты привлекательная, поверь! А макияж мы тебе сделаем на высшем уровне. Будешь красоткой! – обняли Жанну коллеги.

В день свадьбы Жанна выглядела лет на пятнадцать моложе. Она смотрела в зеркало и удивлялась преображению, и радовалась, и чуть стеснялась такой новизны.

Праздник удался. Гости были нарядными, интеллигентными и звучало много поздравлений, тостов, музыки.

Жанна поразилась — как только начались танцы, её стал приглашать сидящий рядом мужчина лет пятидесяти.

— Иван, — представился он, — я со стороны жениха, брат его отца. Давайте танцевать, я так давно не был на подобных мероприятиях, что соскучился и по танцам, и по веселью, и по людям.

— Я тоже очень давно не танцевала, — ответила Жанна, — так давно, что не представляю, как это у меня получится.

Но танцевали они очень хорошо оба, и смотрелись гармонично, красиво, словно пара с обложки журнала.

— Я вдовец, и шесть лет живу затворником, — стал рассказывать о себе Иван, когда они вышли на улицу подышать свежим воздухом, — этот день для меня как подарок и возможность побыть в обществе моей семьи. Я люблю родных. И вы тоже?

Они разговорились, и оказалось, что у них почти одинаковые характеры, образ жизни и даже профессия – Иван преподавал в училище историю.

— Я в свободное время люблю бывать один. Так всегда было. То на рыбалку еду, то читаю или занимаюсь своим хобби – вырезаю поделки из дерева, это очень успокаивает, — рассказывал Иван.

Жанне он понравился, и вернувшись домой, она вспоминала и свадьбу, и Ивана — его внимательные глаза, сдержанность в суждениях и тёплые руки.

— Ну, как всё прошло? – спросили Жанну на работе.

— Очень хорошо, а вам огромное спасибо. И одели, и раскрасили как надо, и наставили на путь истинный, девочки. Я отлично провела время и жалею, что не любила прежде посещать праздники, рестораны…

— Уж не встретила ли ты там кого-то? – заподозрили женщины, видя необычно рассеянный взгляд и полуулыбку Жанны.

— И да, и нет, — ответила она.

— Это как понимать? Так да или нет? – удивились коллеги.

— Встретить то встретила, но это ничего не значит для меня. Просто так – чужая свадьба, — вздохнула Жанна и села за стол работать.

— Мы не поняли. Объясни, а то не даст нам покоя твой неоднозначный ответ, — пристали женщины.

— Ему пятьдесят, вдовец, всю свадьбу сидели вместе, танцевали, провожал до дома, познакомились и много говорили. Но… — Жанна с грустью посмотрела в окно, — мне уже так поздно, девочки. Очень поздно. Пятый десяток…

— Ой, уморила! – хором воскликнули женщины, — пятый десяток и она себя в старушки записала. Да знаешь ли ты, что это, может быть, самый хороший возраст? Лови момент, если мужик нормальный, положительный и ты нравишься ему! Хоть поймаешь за хвост свою птицу-счастья! Что нам осталось? Время как вода. Спеши жить и любить!

— Ой, ой, ну, вы и тараторки… — засмеялась Жанна, — я привыкла жить одна, и потом, мне ещё никто ничего не предлагал, а вы уже потираете руки. Я не знаю даже, что он обо мне думает, и нужно ли мне всё это начинать…

— Ну, конечно, жить в своём тёплом болотце, как царевна лягушка куда приятнее, чем радоваться любви и семейной жизни, чем согреть чью-то душу своим теплом… — сказали женщины, но Жанна уже убегала к пришедшей группе туристов и не слушала их.

Время шло. Иван назначал Жанне свидания, они гуляли по парку, ходили на спектакль, и пили кофе в кафе. Жанне показалось, что Иван становился всё серьёзнее, как-то строже и отрешённее.

Наконец, он заявил, что уезжает на неделю в командировку, на семинар и что встречи их пока прекратятся.

Вечером у Жанны всё валилось из рук. Слова Ивана она восприняла, как вежливый отказ от встреч, и её глупая влюблённость, которую она уже испытывала к нему как девчонка, терзала её и вызывала отчаяние и досаду на саму себя.

«И как я впуталась в это всё? Нет, не жилось ведь спокойно. Нате вам. Снова повторение прошлого, которого я так боялась. Ну, не глупая ли я особа? Нет, надо поскорее забыть всё, успокоиться, пока не поздно, и жить как жила: тихо, спокойно, для себя, для работы…»

Она так успокаивала себя несколько дней, и вроде бы почти уговорила своё сердце, но неделя закончилась, и снова у неё дрожали руки, она постоянно смотрела на часы, и поправляла макияж, надеясь всё-таки, что Иван придёт. Но он не пришёл в первый выходной.

Жанна не отвечала на звонки телефона, никуда не выходила и ничего не могла делать. Она лежала на диване, безучастно смотрела на включённый телевизор и не понимала, что за передача и о чём говорит ведущий. Её мысли были далеко…

Наконец в дверь настойчиво позвонили. Жанна встала и подошла к двери. По ней уже стучали кулаком. Она открыла и увидела перед собой Ивана с букетом алых роз. Он вошёл к ней и спросил:
— А что глаза опухшие? Ты не заболела, Жанночка? Я так торопился, но опоздал на поезд и пришлось ехать сегодня на первом утреннем. Как ты? – он вручил ей цветы.

— Так, в глаз что-то попало, — Жанна смотрела на него с удивлением и нескрываемой нежностью.

— Так что случилось? У тебя всё в порядке? Тебя никто не обидел? – Иван обнял её и заботливо посмотрел ей в глаза.

— Я думала, что ты больше не придёшь, Ваня… — выдохнула она и уткнулась в его плечо.

— Вот глупенькая моя… Да как же я не приду? Я только о тебе и думал все эти дни. Так торопился… — Он целовал её в макушку и гладил по спине.

— Я так соскучилась, — вдруг призналась Жанна, — думала, что не выдержу, если ты не вернёшься.

— И я соскучился, — говорил Иван ласковым голосом и продолжал гладить её по голове, — вот и хорошо. После выходных пойдём с тобой в ЗАГС и подадим заявление, а потом распишемся и будем жить долго и счастливо… Девочка ты моя.

Жанна заревела. Всё её волнение вылилось ручьём счастливых слёз. Она ничего не говорила, а он больше ни о чём не спрашивал. Они прошли в кухню, он напоил её чаем, поставил цветы в вазу и только потом сел рядом и сказал:

— Тебе не о чем больше беспокоиться. С этого дня мы будем с тобой вместе. Понимаешь? Мы – вместе! И я никуда не уеду надолго. Обещаю. Потому что люблю тебя. Вижу, что и ты тоже…

Он остался у неё в этот вечер. А через месяц они расписались скромно, в присутствии только двух свидетелей. Жанна изменилась: теперь она светилась тем внутренним светом, каким могут согревать только счастливые влюблённые женщины. Не зря же говорят, что судьба и на печке найдёт. Так и у неё получилось…