NEWS 2SWEET

– Ты серьёзно решил позвать свою маму жить к нам без моего согласия? – с раздражением выпалила я, чувствуя, как внутри всё закипает от возмущения.

Андрей замер с чашкой кофе на полпути ко рту. За окном накрапывал мелкий осенний дождь, капли стучали по карнизу, создавая тревожный аккомпанемент нашему разговору. Кухня, обычно уютная и тёплая по вечерам, сейчас казалась тесной и душной.

– Оля, ну давай не будем… – начал он своим привычным успокаивающим тоном, от которого мне захотелось швырнуть в него кухонное полотенце. – Мама совсем одна, после смерти отца ей тяжело…

– Нет, давай будем! – перебила я, присаживаясь напротив него за стол. – Мы женаты пятнадцать лет, Андрей. Пятнадцать! И за всё это время ты не научился обсуждать со мной важные решения?

Муж поставил чашку на стол, я заметила, как его пальцы слегка дрожат. Когда-то эти руки казались мне самыми надёжными в мире. Сейчас же хотелось отодвинуться подальше, чтобы он не видел, как предательски блестят мои глаза.

– Мама вчера звонила, – тихо произнёс он, глядя в окно. – Прорвало трубу, затопило квартиру снизу. Ты же знаешь этот старый дом… Я не мог ей отказать.

– Могли бы помочь с ремонтом, – я старалась говорить спокойно, но голос предательски дрожал. – Нанять рабочих, в конце концов. Но жить вместе? Андрей, у нас двое детей, своя устоявшаяся жизнь…

– Это временно, – он попытался взять меня за руку, но я отдёрнула её. – Пока не сделают ремонт. Месяц, максимум два.

Я горько усмехнулась. За пятнадцать лет брака я достаточно хорошо изучила свою свекровь. Татьяна Петровна никогда не упускала случая намекнуть, что я недостаточно хорошая хозяйка, что борщ у меня не такой наваристый, как у неё, а шторы в гостиной висят не так, как надо.

– Два месяца растянутся на полгода, потом на год… – я встала из-за стола, чувствуя, что ещё немного, и расплачусь. – А я буду чувствовать себя чужой в собственном доме. Спасибо, что хоть предупредил заранее, а не поставил перед фактом в день переезда.

Последние слова я почти прошептала, выходя из кухни. В спальне было темно и прохладно – форточка осталась открытой с утра. Я подошла к окну, вглядываясь в серую пелену дождя. Где-то там, в старой пятиэтажке на другом конце города, Татьяна Петровна наверняка уже паковала чемоданы, представляя, как будет «помогать» нам вести хозяйство и воспитывать детей.

«Доченька, котлеты надо делать вот так…», «Олечка, детям нужен режим, а у вас…», «Сыночек, я же говорила, что Оленька не справляется…»

От одних только воображаемых фраз к горлу подступила тошнота. Внизу хлопнула входная дверь – Андрей ушёл на работу, даже не попрощавшись. Впервые за пятнадцать лет.

Татьяна Петровна появилась в нашем доме ровно через неделю после того разговора на кухне. Я как раз заканчивала готовить ужин, когда услышала, как во дворе остановилась машина. Вытерев руки полотенцем, подошла к окну: Андрей доставал из багажника два огромных чемодана, а его мать, в светло-сером плаще и с неизменной укладкой, осматривала наш двор, поджав губы – словно прикидывала, что здесь можно улучшить.

Дети выбежали встречать бабушку. Машка с Димкой обожали её – ещё бы, она всегда привозила подарки и никогда не ругала за беспорядок в комнате. Я смотрела, как они повисли на ней с двух сторон, а она достаёт из сумочки какие-то свёртки…

– Мои хорошие! – голос Татьяны Петровны разнёсся по всему двору. – Как же я по вам соскучилась! А это вам гостинцы, только маме не говорите – она же не любит сладкого перед ужином…

Я до боли стиснула зубы. Начинается. Даже не переступив порог, она уже подрывает мой родительский авторитет.

– Мама, давай я понесу, – Андрей потянулся за её дорожной сумкой, но она отмахнулась:

– Сама справлюсь, сынок. Ты же знаешь, я человек самостоятельный. Вон, всю жизнь одна тебя растила…

Я отошла от окна. В кастрюле закипал борщ – может, хоть сегодня обойдётся без комментариев о том, что морковки маловато, а свёклы многовато.

Входная дверь открылась, впуская гомон голосов и шарканье ног.

– Олечка! – Татьяна Петровна, раскрасневшаяся и какая-то непривычно суетливая, шагнула в кухню. – Как же у вас хорошо пахнет! А я тут… вот, пришлось потревожить…

Она обвела взглядом кухню, и я заметила, как дрогнули её губы. На секунду мне даже стало её жаль – всё-таки немолодая уже женщина, привыкшая к своему углу, а тут…

– Проходите, Татьяна Петровна, – я постаралась улыбнуться. – Сейчас будем ужинать. Дети, мойте руки!

– Я помогу накрыть на стол, – засуетилась она, направляясь к шкафчику с посудой. – Ой, а тарелки-то у вас всё те же… Я давно говорила Андрюше – купите новый сервиз, этот уже не модный…

Я молча достала половник. Главное – дышать глубоко и считать до десяти.

– Машенька, солнышко, садись ближе к бабуле, – ворковала Татьяна Петровна, расставляя тарелки. – Я тебе такую куклу привезла – загляденье! Правда, мама говорит, что у тебя уже много игрушек…

Дочка бросила на меня виноватый взгляд. Я демонстративно помешивала борщ, чувствуя, как по спине стекает холодный пот. Две недели. Максимум месяц. Я смогу. Я справлюсь.

– А где же мама будет спать? – поинтересовался Димка, с любопытством разглядывая чемоданы в прихожей.

– В твоей комнате, сынок, – ответил Андрей, раскладывая столовые приборы. – Ты же не против пожить с сестрой?

Машка просияла – она давно мечтала устроить что-то вроде вечного пижамного пати. А я застыла с половником в руке. В детской? Серьёзно? Мы же договаривались про диван в гостиной…

– Нет-нет, что вы! – всплеснула руками Татьяна Петровна. – Я прекрасно устроюсь в гостиной. Не хочу стеснять детей…

Но по её тону было понятно – она уже примеряется к детской, прикидывает, как переставит мебель и какие шторы повесит. В конце концов, она же «опытная мама», в отличие от некоторых…

Ужин прошёл в странной атмосфере – Татьяна Петровна расспрашивала детей о школе, то и дело бросая на меня косые взгляды, Андрей старательно поддерживал беседу, а я… я считала минуты до того момента, когда смогу уйти в спальню и хотя бы там побыть в тишине.

– Борщ очень вкусный, Оленька, – неожиданно произнесла свекровь. – Только знаешь, если добавить в него немного…

Я с грохотом отодвинула стул.

– Простите, мне нужно проверить почту. Рабочую, – добавила я, хотя никто и не спрашивал.

Уже в коридоре я услышала её шёпот: «Андрюша, а невестка-то у тебя всё такая же… нервная».

Две недели пролетели как в тумане. По утрам я всё дольше оставалась в постели, прислушиваясь к доносившимся из кухни звукам – позвякивание посуды, шкворчание масла на сковороде, тихая мелодия радио…

Раньше в это время я сама хозяйничала на кухне, готовила завтрак, слушала сонное сопение детей. Теперь же всё изменилось. К восьми часам запах свежей выпечки проникал даже сквозь закрытую дверь спальни, а вместе с ним – звонкий голос свекрови, напевающей какую-то старую песню.

– Доброе утро, Оленька! – её голос звучал приторно-сладко. – Я тут решила блинчики детям на завтрак испечь. Димочка вчера говорил, что давно их не ел…

Я прикусила губу. Конечно, не ел – последний месяц был слишком загруженным на работе, я еле успевала приготовить что-то на скорую руку.

– А я тут заметила, – продолжала свекровь, ловко переворачивая очередной блин, – у вас в шкафу крупы как-то неправильно расставлены. Я немного переложила, теперь удобнее будет…

Машка с Димкой уплетали блины за обе щеки, не замечая, как я побледнела. Мой шкаф. Моя кухня. Моя жизнь. Всё постепенно выскальзывало из рук.

– Мам, не нужно было, – я старалась говорить спокойно. – У меня своя система…

– Ой, да какая там система! – отмахнулась она. – Вот у меня в своё время…

Я не стала дослушивать, молча взяла чашку кофе и ушла в спальню собираться на работу. Это стало моим спасением – офис, где никто не комментировал каждый мой шаг.

Вечером, вернувшись домой, я застала детей за уроками на кухне. Татьяна Петровна, восседая во главе стола, проверяла Машкину тетрадь по математике.

– Нет-нет, внученька, так неправильно, – её голос был полон святого терпения. – Вот смотри, как надо. Странно, что в школе вам не объяснили… А мама проверяет домашние задания?

Машка виновато покосилась в мою сторону: – Проверяет… иногда. Когда время есть.

– Вот именно, что иногда, – вздохнула свекровь. – А с детьми надо заниматься постоянно. Я с Андрюшей каждый день уроки делала, поэтому он и вырос таким…

– Достаточно! – я резко поставила сумку на стол. – Дети, марш в свою комнату. Уроки можно делать там.

– Но мы ещё не закончили… – начала было Машка.

– Закончите наверху!

Когда дети ушли, я повернулась к свекрови: – Татьяна Петровна, давайте договоримся. Я благодарна вам за помощь, но воспитание детей – это наше с Андреем дело.

– Конечно-конечно, – она улыбнулась той самой улыбкой, от которой у меня всегда сводило зубы. – Я же только помочь хотела. Вижу, как ты устаёшь на работе… Может, стоит больше времени уделять семье? Андрюша хорошо зарабатывает, мог бы и один…

– Моя работа не обсуждается, – отрезала я.

В этот момент хлопнула входная дверь – вернулся Андрей.

– О, какой запах! – он принюхался. – Мам, ты печёшь свой фирменный пирог?

– Да, сынок! – она просияла. – Специально для тебя. Помнишь, как в детстве любил? А то в последнее время только магазинные торты и ели…

Я молча начала разбирать сумку с продуктами. Тот самый пирог, о котором Андрей говорил каждый раз, когда я пыталась что-то испечь: «Вкусно, конечно, но у мамы как-то по-другому получалось…»

– Оля, ты чего такая хмурая? – муж попытался обнять меня, но я отстранилась.

– Устала, – бросила коротко. – И голова болит.

– Может, тебе прилечь? – заботливо предложила свекровь. – Я сама накрою на ужин. Заодно покажу Андрюше, как я переставила посуду в шкафах – так ведь удобнее, правда?

Я закрыла глаза и медленно досчитала до десяти. Потом до двадцати. Не помогло.

– Знаешь что, – я повернулась к мужу. – Действительно пойду прилягу. А вы… вы тут без меня справитесь. Вы же семья.

Последнее слово я почти выплюнула. Поднимаясь по лестнице, я слышала, как свекровь говорит: – Андрюша, ну что ты такой грустный? Она просто устала. Давай я тебе пирога положу побольше, ты же любишь с корочкой…

В тот вечер я собирала сумку, а в голове звенела пустота. На автомате складывала вещи: футболка, джинсы, зубная щётка… Сверху положила ноутбук – хоть поработаю спокойно. Телефон завибрировал – сообщение от Ленки: «Комната готова, приезжай в любое время».

Внизу гремел очередной семейный ужин. Голос свекрови доносился до спальни: – Андрюша, я тут подумала… Может, шторы в гостиной поменять? Эти какие-то мрачные. Я видела в магазине чудесные, с цветочками…

Я застегнула сумку. Шторы мы выбирали с Андреем на прошлый день рождения – ходили по магазинам целый день, спорили, смеялись. Теперь это казалось таким далёким, будто из другой жизни.

– Мам, я пойду к Лене, – крикнула я с лестницы. – Рабочий проект нужно доделать.

Андрей выглянул из кухни: – Сейчас? Уже поздно…

– Дедлайн горит.

Я старательно избегала его взгляда. Знала – посмотрю в глаза, и решимость растает, как прошлогодний снег.

– Может, поешь сначала? – Татьяна Петровна выплыла в коридор, вытирая руки передником. – Я твои любимые котлетки приготовила. По особому рецепту…

«Любимые котлетки». За пятнадцать лет она так и не запомнила, что я не ем мясо.
– Спасибо, не голодна.

Дети высыпали в прихожую: – Мам, ты надолго? – А нам завтра математику поможешь? – А можно я с тобой?

Я обняла их обоих, зарылась носом в родные макушки. От Машки пахло карамельным шампунем, от Димки – почему-то апельсинами.

– Мам, ты чего? – удивилась дочка. – Будто прощаешься…

– Просто соскучилась, – я через силу улыбнулась. – Веду себя глупо, да?

– Ничего не глупо, – Димка прижался крепче. – Ты самая лучшая.

Я поцеловала их ещё раз и быстро вышла, пока не передумала. Сумка оттягивала плечо, в горле стоял ком.

– Оля! – Андрей догнал меня у подъезда. – Подожди, я отвезу.

– Не надо, – я покачала головой. – Пройдусь, подумаю.

– О чём?

Я наконец посмотрела ему в глаза. Сколько раз за эти годы я находила в них поддержку, любовь, понимание… А сейчас – только растерянность и что-то ещё, неуловимое. Страх?

– О нас, – я сделала глубокий вдох, пытаясь справиться с дрожью в голосе. – Помнишь, как мы начинали жить вместе? Каждая мелочь была нашей – от расстановки чашек на кухне до времени семейных ужинов. А теперь… теперь я каждый день просыпаюсь с чувством, будто я гостья в собственном доме. Твоя мама не просто живёт с нами, Андрей. Она шаг за шагом стирает всё, что было создано нами за эти годы. И самое страшное – ты этого даже не замечаешь. О том, что я больше не чувствую себя здесь хозяйкой. Женой. Матерью.

– Ты преувеличиваешь, – он попытался взять меня за руку. – Мама просто хочет помочь…

– Нет, – я отстранилась. – Не преувеличиваю. Знаешь, что самое страшное? Я начала ненавидеть собственный дом. Место, где должна чувствовать себя счастливой.

– И что ты предлагаешь?

– Ничего, – я пожала плечами. – Просто хочу побыть одна. Подумать. Может, и ты подумаешь.

Я развернулась и пошла по аллее, не оглядываясь. Фонари отбрасывали длинные тени, где-то вдалеке лаяла собака. В окне нашей квартиры горел свет – наверное, Татьяна Петровна укладывает детей спать. По-своему, конечно. Не так, как привыкли они. Не так, как делала я.

Телефон в кармане снова завибрировал. «Ты где? Чай стынет», – писала Ленка.

«Уже еду», – ответила я, вытирая предательские слёзы.

Всю дорогу до подруги я представляла, как Андрей вернётся домой, как мама будет утешать его своим фирменным пирогом, как станет объяснять, что я всегда была слишком эмоциональной, не приспособленной к семейной жизни…

А может, именно сейчас, оставшись наедине с этой ситуацией, он наконец увидит то, что я пыталась ему объяснить все эти недели. Может, задумается о том, что семья – это не только мама, но и жена, и дети. И что иногда нужно делать выбор.

Автобус тронулся, увозя меня прочь от дома, где я оставила часть своего сердца. Интересно, хватит ли у Андрея мудрости понять, что я ушла не от него, а от ситуации, которую он сам создал? И хватит ли у меня сил дождаться этого понимания?

Три дня в квартире Ленки растянулись как вечность. Я работала удалённо, созванивалась с детьми и старалась не думать о том, что происходит дома. Но мысли всё равно возвращались туда, к родным стенам, к запаху свежесваренного кофе по утрам, к детскому смеху…

Телефон зазвонил вечером четвёртого дня. На экране высветилось «Мама» – Татьяна Петровна настояла, чтобы я так записала её номер ещё в первый год замужества.

– Олечка, – её голос звучал непривычно тихо. – Нам нужно поговорить.

Я молчала, комкая в пальцах край футболки.

– Знаешь, – продолжила свекровь после паузы, – когда умер Андрюшин отец, мне казалось, что жизнь кончена. Я цеплялась за сына, за воспоминания… За свои привычки. Они придавали сил, помогали не сломаться.

Она прерывисто вздохнула: – А потом случилась эта история с трубами, и я… я испугалась остаться одной. Совсем одной. Вцепилась в возможность быть рядом с сыном, с внуками. Не подумала о тебе. О том, что вторгаюсь в чужую жизнь.

– Татьяна Петровна…

– Нет, дай договорить, – её голос дрогнул. – Вчера Андрей впервые накричал на меня. Знаешь, о чём? О том, что я переставила альбом с вашими свадебными фотографиями. Сказал: «Мама, ты даже не спросила, где он должен лежать. Для Оли важна каждая мелочь в этом доме, каждая вещь имеет своё место и свою историю. А ты…»

Я прикрыла глаза, представляя эту сцену. Андрей, всегда спокойный, рассудительный – и вдруг кричит на мать…

– Он прав, – тихо сказала Татьяна Петровна. – Я как будто пыталась стереть тебя из этого дома. Заменить собой. Прости меня, если сможешь.

В трубке повисла тишина. Где-то на заднем плане играла музыка – наверное, Машка включила свой любимый плейлист.

– Я нашла квартиру, – вдруг сказала свекровь. – Недалеко от вас, в соседнем квартале. Там нужен небольшой ремонт, но…

– Мы поможем, – слова вырвались сами собой.

– Правда? – в её голосе мелькнула надежда. – Я думала… После всего…

– Вы всё-таки бабушка моих детей, – я невольно улыбнулась. – И мама моего мужа.

– Спасибо, – выдохнула она. – Знаешь, а ведь это Андрюша нашёл квартиру. Сказал: «Мама, ты должна жить рядом, но не с нами. Чтобы мы могли часто видеться, но при этом каждый сохранял свое пространство».

В этот момент в дверь позвонили. На пороге стоял Андрей – осунувшийся, небритый, с виноватыми глазами.

– Оль, – он шагнул в комнату. – Я всё понял. Прости меня. Я думал, что делаю как лучше, а на самом деле…

Я прижала палец к его губам: – Тише. Я знаю. Твоя мама только что звонила.

– Я скучал, – он притянул меня к себе. – Дом без тебя… это не дом.

– А как дети?

– Машка заявила, что если ты не вернёшься, она объявит голодовку, – он усмехнулся. – А Димка сказал, что тогда тоже к тебе переедет.

Я уткнулась ему в плечо, вдыхая родной запах: – Я тоже скучала. По всем вам.

– Поехали домой? – он отстранился, заглядывая мне в глаза. – Мама уже собирает вещи. Сказала, что ей нужно подготовить квартиру к ремонту.

– К ремонту?

– Я нашёл ей жильё неподалёку, – он замялся. – Надеюсь, ты не против? Всё-таки она одна, и…

– Не против, – я покачала головой. – Только давай договоримся: следующий важный разговор ты начнёшь не с «я решил», а с «давай обсудим».

– Обещаю, – он улыбнулся и достал из кармана ключи от машины. – Поехали? Дети ждут.

Возвращение домой оказалось… странным. Татьяна Петровна встретила нас со слезами на глазах, дети повисли на мне, наперебой рассказывая школьные новости. А я стояла в прихожей, оглядывая родные стены, и думала о том, что иногда нужно уйти, чтобы вернуться. И что любовь – это не только умение быть вместе, но и мудрость оставлять друг другу свободу.

Вечером, разбирая спальню, я нашла наш свадебный альбом – там, где он всегда лежал. На первой странице была наша с Андреем любимая фотография: мы смеёмся, глядя друг на друга, а в небе за нашими спинами взлетают белые голуби.

– Я положила его на место, – раздался голос свекрови от двери. – Туда, где ему и полагается быть.

Я подняла глаза: – Спасибо.

Она кивнула и тихо прикрыла дверь. А я ещё долго сидела с альбомом, листая страницы нашей истории – истории, в которой нашлось место для всех. Просто каждому – своё.

— Рома, я же все конверты своей маме передавала. Когда вручали, то содержимое ощущалось и пачки приличные.

— Я тоже, Светочка, нащупывал. Оно и понятно, что мой папаша крутой пост занимает в правительстве. Только я давно отказался от его подачек, как сам работать начал. Никогда ему не прощу уход от мамы. Да она же от тоски умерла в этой нашей однушке.

— И что делать? Накрылся наш ипотечный кредит. В однушке с ребёнком не комильфо. Так не хотелось брать деньги у твоего отца.

— Я тоже, Светик, не хотел бы. У него другая семья, и я уверен, что он этих гостей специально пригласил, чтобы улучшить наши бытовые условия. Знает, что я у него ничего не возьму.

— Ромочка, а давай поедем к моей маме. Пусть разъяснит эту ситуацию.

***

— И чего это вам не спится? — Дверь открыла заспанная Лариса, мать Светланы.

— Мама, может, пояснишь ситуацию? Я никогда не поверю, чтобы уважаемые люди отца Ромы дарили пустые конверты.

— А пустых и не было, дочка. Я их в пакет складывала.

— Мама, и всё время этот пакет в руках держала?

— Нет, Светочка, невестке поручала, когда меня в ресторане танцевать приглашали.

— Буди Карину и Юрку. Будем прояснять события, — Светлана была настроена решительно.

Из комнаты вышел брат Светланы, а за ним и взлохмаченная жена в засаленном впереди халате.

— Светка, зачем в такую рань припёрлись? — Юрий протирал глаза.

Светлана объяснила, показав пустые конверты. А Карина возмутилась:

— Юра, да твоя сестра берега попутала. Сами вытащили у себя дома, а на нас сваливают. Столько конвертов дарили, а им всё мало, — Карина плюнула на пол и удалилась на кухню.

Из детской комнаты выглянули две черноволосые и кудрявые головки детей Юрия и Карины.

Роман понял, что зря приехали, и, взяв жену за руку, открыл входную дверь. Уже в автомобиле высказал своё мнение.

— Понятно, что это Каринка, но не пойман — не вор. Завтра позвоню отцу, чтобы организовал денег на первый взнос.

— Давай, Рома, всё же твою однушку выставим на продажу, этого хватит на новую трёхкомнатную.

— Светик, мы же хотели её будущему ребёнку оставить.

— Заработаем ему потом. Пусть сначала родится да вырастет.

Квартира Юрия продавалась долго. Многие приходили смотреть, но не устраивал первый этаж, хотя и с балконом.

К ним в гости приехала мать Светланы, Лариса.

— А я к вам с новостью. Юрка с Кариной оформили кредит и уже вещи собирают. А квартиру трёшку купили в Подмосковье.

— Мама, а откуда у Юрки деньги? Карина не работает. Да двоих детей обеспечивать нужно. Он хоть и сантехник в ЖЭКе и левый заработок имеет, но это не те деньги, чтобы 30% вносить сразу. А сейчас банки меньше не берут.

— Светочка, я тоже об этом. Да и поняла тогда, что это работа Карины. Я к вам с предложением. Свою квартиру хотела вам с Юркой в наследство оставить. Теперь нет. Давайте оформлять дарственную. Я тебе, Света, нашу четырёхкомнатную, а вы мне однушку. Пусть этот поступок останется на совести Юрки.

Вот так порешала Лариса с площадями, наказав воровку невестку. Да плюс избавилась от её присутствия в квартире. Устала за ними всё убирать, да ещё и работать в фирме.

После переселения матери в однокомнатную квартиру Юрий приехал к ней скандалить. Пожалел, что всей семьёй прописались в новую квартиру, да ещё в Подмосковье. А теперь 15 лет платить кредит, да ещё с процентами. На работу ездить на электричке, так как свой автомобиль продал.

Солнце клонилось к закату, заливая трассу мягким оранжевым светом. Старенький «Москвич» Василия Павловича неспешно катил по дороге, слегка подпрыгивая на выбоинах. Дедушка прищурился, глядя на заляпанное пылью лобовое стекло.

— И где эти дорожники? — буркнул он. — Одни ямы и кочки. Как тут ездить-то?

Трасса была пустой. Только ветер шелестел в придорожных кустах. Василий Павлович поправил кепку и чуть сбавил скорость перед очередным поворотом.

— Спокойно, спокойно… — пробормотал он себе под нос.

Но спокойствие длилось недолго. Из-за поворота внезапно вылетела чёрная «девятка». Она промчалась мимо, едва не зацепив старенький «Москвич», а потом резко притормозила.

— Ты чего творишь?! — ахнул Василий Павлович, вдавливая тормоз.

Машина застопорилась у обочины. Дедушка с тревогой посмотрел в зеркало — чёрная «девятка» стояла поперёк дороги, перекрывая путь.

— Ну вот, приплыли… — вздохнул он. — Что за люди такие?

Дверцы «девятки» одновременно хлопнули. Из машины вылезли трое мужчин. Все крепкие, бритоголовые, одеты в спортивные костюмы.

— Ну-ну, кого там принесло? — усмехнулся один из них, оглядывая дедушкин «Москвич».

— Дед какой-то, — сказал другой и сплюнул на землю. — Видал? Он крыло нам зацепил.

Третий парень, моложе остальных, подошёл ближе. На шее у него поблёскивала татуировка.

— Ну что, дедуля, попал ты, — начал он, облокотившись на крышу «Москвича». Видишь вон то крыло?

Василий Павлович выглянул из окна и удивлённо посмотрел на их машину.

— Какое крыло? Я вас даже не тронул!

— А мы говорим — задел, — улыбнулся парень с татуировкой. — И что теперь делать будем?

— Делать? — дедушка растерянно покачал головой. — Да я ж… да я вообще ехал себе спокойно!

— Спокойно, говоришь? — бандит резко открыл дверцу и вытащил дедушку из машины. — А за крыло кто платить будет?

— Да я… я… — Василий Павлович запнулся, побелел лицом и вдруг судорожно прижал руку к груди.

— Чё с ним? — нахмурился второй парень.

— Кажется, плохо ему, — сказал третий. — Может, скорую?

Татуированный парень махнул рукой.

— С чего вдруг? Да он притворяется. Дедуля, не валяй дурака. Где кошелёк?

— Кошелёк? — Василий Павлович дрожащими руками полез в карман пиджака. — Только не забирайте всё… Там и так немного.

— Ну-ка, дай сюда! — парень с татуировкой резко выхватил кошелёк из рук дедушки.

Василий беспомощно протянул руку обратно.

— Верни… Зачем вам?

— Спокойно, дед, — хмыкнул тот. — Проверим, что ты там припрятал. Может, не такой ты уж бедный?

Он начал перебирать содержимое: мелочь, квитанции, сложенная вчетверо старая двадцатка.

— Да тут мышь повесилась, — усмехнулся второй бандит, заглядывая через плечо. — И что мы с этим делать будем?

Татуированный парень уже терял интерес.

— Пару рублей да старые бумажки. Чего вообще с него взять?

Но тут его взгляд упал на что-то в глубине кармашка кошелька. Он вытянул сложенную пополам фотографию и внимательно развернул её.

— Опа… А это кто?

На снимке был молодой парень в военной форме. Уверенная улыбка, строгий взгляд.

— Сын мой, — тихо сказал дедушка. Голос его дрожал. — Паша.

— Да ну? — ухмыльнулся парень и повернул снимок к остальным. — Гляньте, какой герой.

Дедушка опустил голову.

— Служил…

— На горячей точке? — поинтересовался второй бандит, наклоняясь ближе.

— Да… — кивнул Василий. — Писал недавно. Говорит, всё нормально.

Парни переглянулись. Татуированный усмехнулся.

— Нормально? Там, где он сейчас, «нормально» не бывает. — Он внимательно посмотрел на дедушку.

Наступила короткая пауза. В воздухе повисло молчание. Даже самый молодой из банды, до этого хмуро молчавший, вдруг встрепенулся.

— Толя, погоди… Покажи-ка фотку ближе.

Толя протянул снимок.

— Говоришь, это Паша? — уточнил парень.

— Да, — Василий кивнул. — Павел Васильевич Кожевников.

Толя застыл, разглядывая фотографию.

— Кожевников… Ну надо же. — Он хмыкнул, но улыбка уже исчезла с лица. — Это точно он.

— Чего ты молчишь? — дернул его за плечо второй. — Ты его знаешь?

Толя обернулся к главарю.

— Знаю. Мы с ним вместе служили.

Главный бандит нахмурился.
— Ты уверен?

— Уверен. — Толя поднял фотографию повыше. — Он мне жизнь спас.

Главный молча протянул руку и взял снимок. Его взгляд тоже изменился — уже не было ни злости, ни ухмылки.

— Сын этого деда… Спас тебе жизнь?

Толя кивнул.

— Да. Там, в том аду…

Главный осматривал фотографию молча, словно примеряя знакомые черты молодого человека к своим воспоминаниям.

— Ты уверен, Толя? Это он? — голос его прозвучал тихо, но с нажимом.

— Да точно! — Толя кивнул резко, как будто боялся, что его не услышат. — Мы вместе служили. В разведке.

Главный медленно поднял глаза от снимка и внимательно посмотрел на подельника.

— Когда? Где именно?

Толя повёл плечами, словно отгоняя воспоминания.

— Да ты что, не помнишь? Осень, тот самый рейд. Мы чуть в окружение не попали… А Паша этот… Он тогда весь взвод вытянул.

— Подожди, — главный нахмурился и сжал губы. — Это тот случай, когда вы ещё по болоту шли?

Толя снова кивнул, глаза блестели от напряжения.

— Ага. Я тогда чуть не утонул. А он меня за шкирку вытащил и на себе тащил ещё полдня.

Наступила короткая пауза. Главный будто снова видел перед собой тот лес, болото и Пашу, который рвался вперёд, не обращая внимания на раны и усталость.

— Ты думаешь, я это забуду? — пробормотал он себе под нос.

— Не забудешь, — ответил Толя. — Вот и я не забыл.

Главный резко повернулся к дедушке, который всё это время стоял, прижимая руки к груди.

— Это точно твой сын?

— Да… Паша мой. Павел Васильевич Кожевников, — тихо сказал дедушка, не понимая, куда всё клонит.

Главный кивнул, словно для себя, потом медленно сложил фотографию и сунул её обратно в кошелёк.

— Значит так, парни… — его голос вдруг стал твёрже. — Сворачиваем лавочку. Всё, хватит.

— Как это хватит? — не понял второй бандит, который стоял чуть в стороне. — Ты же сам сказал, что…

— Я сказал — хватит! — резко оборвал его главный. — Мы никого больше не трогаем.

— Но… мы же деньги…

Главный не дал договорить. Он шагнул к нему и ткнул пальцем в грудь.

— Этот парень мне жизнь спас. А теперь я его отца грабить буду? Ты в своём уме?

Бандит смутился и замялся.

— Ну… я ж не знал…

— А теперь знаешь, — резко бросил главный. — Всё, разговор окончен.

Он подошёл к дедушке и аккуратно взял его за локоть.

— Садись в нашу машину. Мы тебя в больницу отвезём.

Василий неуверенно посмотрел на свою старенькую «Москвичку».
— А машина?..

— За ней потом вернёмся, не переживай. Главное сейчас — тебе в порядок прийти.

Дедушка молча кивнул и осторожно сел на заднее сиденье «девятки». Всё ещё не верил в происходящее.

Главный хлопнул дверью и обернулся к своим.

— Поняли меня? Больше ни шагу в эту сторону.

— Поняли, — пробурчал Толя и посмотрел на фотографию, которую всё ещё держал в руках.

— А если ещё раз попытаетесь кого-то на этой дороге тронуть, — добавил главный, — я сам с вами разберусь.

И тишина на несколько секунд накрыла всю трассу.

У больницы главарь помог Василию выйти из машины. Дедушка держался за руку крепко, пальцы дрожали.

— Всё будет хорошо, дед. Врачи посмотрят тебя, проверят. — Голос главного звучал уверенно, но мягче, чем раньше.

— Спасибо вам… Но почему вы это делаете? — Василий поднял глаза и внимательно посмотрел на мужчину.

Главный отвёл взгляд, будто не знал, что ответить сразу. Помолчал, вздохнул.

— Твой сын… — Он остановился на секунду, словно собираясь с мыслями. — Твой Паша когда-то мне жизнь спас. Теперь моя очередь.

— Паша? — Василий прищурился. — Вы знали моего сына?

Главарь кивнул.

— Мы вместе служили. В горячей точке. Там такое творилось… Ну, ты, наверное, знаешь.

Дедушка молчал, но в глазах его читалась тревога и гордость одновременно.

— Паша там многим помог, — продолжил главный. — Но со мной он поступил так… Я этого никогда не забуду.

— Что случилось? — осторожно спросил Василий.

Главный вздохнул.

— Попали мы тогда в засаду. Нас прижали плотно, выхода не было. Я уже подумал, что конец. А твой Паша вытащил меня. Под обстрелом тащил. Сам чуть не погиб… — Он замолчал и покачал головой. — Если бы не он, меня бы уже давно не было.

— Вот ведь, — прошептал Василий и тихонько перекрестился. — Всегда он таким был… Добрый. Смелый.

Главный грустно улыбнулся.

— Знаешь, дед, я вот тогда решил, что если вдруг когда-то смогу кому-то так же помочь, то сделаю это. Без раздумий. Сегодня — тот самый случай.

Василий кивнул, глаза его увлажнились.

— Спасибо вам… — Голос дедушки дрогнул. — Я знал, что Паша хороший человек. Но и вы, значит, не такие уж плохие.

Главный замахал руками, как бы отгоняя похвалу.

— Да брось ты. Мы своё натворили уже… — Он опустил голову. — Но, может, ещё не поздно что-то исправить?

В этот момент к ним подошли остальные парни. Толя держал в руках ключи от «Москвича».

— Мы твою машину починили, — сказал он. — Ключи на месте.

— И больше не увидишь нас на этой трассе, — добавил главный. — Мы уезжаем. Навсегда.

Василий нахмурился.

— А чем теперь будете заниматься?

Главный впервые за день чуть улыбнулся.

— Найдём что-нибудь. Главное — быть в порядке с самим собой.

Дедушка протянул руку.

— Тогда пусть и у вас всё будет хорошо.

Главный крепко пожал его руку.

Лесничий Иван тихо шагал по тропинке, слушая привычные звуки леса: шорох листвы, треск веток под лапами зайца, крик сорок. Было прохладное осеннее утро. Иван направлялся к южной части заповедника, где недавно заметил несанкционированный след квадроцикла. Кто-то из браконьеров, видимо, решил испытать удачу.

Шагов через пятьдесят он заметил беспокойство птиц. Дрозды кричали так, словно обнаружили хищника. Иван двинулся на шум и вскоре увидел землю, изрытую лапами. В центре была небольшая лужица крови. Нахмурившись, Иван огляделся и, немного в стороне, обнаружил причину трагедии. Среди кустов лежала мертвая волчица, а чуть дальше — металлический капкан, из которого она сумела выбраться, но слишком поздно.

Иван тяжело вздохнул. Несмотря на частые рейды, такие инциденты всё равно происходили. Он уже собирался возвращаться, чтобы вызвать помощников и убрать капкан, как вдруг услышал тихое поскуливание. Где-то рядом, в зарослях, кто-то был. Иван медленно подошёл, отогнул ветки и замер. На него смотрели три пары огромных желтоватых глаз. Волчата. Ещё совсем маленькие, трепетные, с поджатыми хвостами.

Иван знал, что у них нет шансов. Мать убита, охотиться они не умеют, а ближайшая стая — в десятках километров отсюда. Лесничий выпрямился, задумался. По правилам заповедника вмешиваться в природу нельзя, но как оставить этих крох умирать?

— Ну что, ребята, похоже, придётся мне вас к себе забрать, — тихо проговорил он и принялся осторожно укладывать волчат в своё старое полотняное пальто.

В избушке, где Иван жил круглый год, волчата быстро освоились. Он дал им имена: Серый, Лапа и Ветерок. Лапа была немного хромой — видимо, у неё была старая травма. Серый отличался упрямством, а Ветерок оказался самым любознательным. Иван купил молоко в деревне, стал кормить их из бутылки, а позже начал подкармливать варёной рыбой и мясом.

Каждый день волчата росли, и их поведение становилось всё увереннее. Они играли на веранде, гонялись друг за другом и даже иногда пытались нападать на Ивана из засады, пугая его ради забавы.

Но вскоре начались проблемы. Соседи из деревни, узнав, что Иван приютил волков, стали роптать. В магазине на него поглядывали косо, один из местных даже заявил:

— Зачем ты зверей кормишь? Они потом к нашим коровам придут!

— Они вернутся в лес, — отрезал Иван. — Это временно.

Но разговоры не утихали. Сельский староста посетил его избушку и строго предупредил:

— Иван Николаевич, волки в хозяйстве — это опасно. Думаю, лучше их усыпить. Или хотя бы увезти куда-нибудь подальше.

Иван молчал, сжимая кулаки. Но внутри он уже знал, что будет бороться за своих подопечных до конца.

Когда волчата подросли, Иван начал готовить их к возвращению в природу. С помощью коллег-экологов он построил тренировочную зону с огороженной территорией, где волчата могли охотиться на выпущенных туда кроликов и фазанов. Он не вмешивался, только наблюдал издалека.

Постепенно волчата теряли интерес к человеческой пище и научились добывать её сами. Иван заметил, что Серый взял на себя роль лидера, Лапа отвечала за осторожность, а Ветерок часто выступал разведчиком.

В это же время браконьеры снова дали о себе знать. В одном из рейдов Иван наткнулся на расставленные вокруг заповедника ловушки. Занимаясь их обезвреживанием, он наступил на ослабленный корень, оступился и попал в одну из ям, оставленных охотниками. Нога оказалась придавлена и травмирована. Свисток, который всегда висел на его шее, упал на дно ямы. Иван закричал, но никто не откликнулся.

Внезапно в кустах мелькнула тень. Серый. Иван слабо улыбнулся.

— Эх, парень, и ты тут, — выдохнул он. Волк смотрел на него несколько секунд, потом скрылся.

Через час к яме прибежали все трое. Они нервно поскуливали, грызли ветки, словно стараясь что-то предпринять. Неожиданно Ветерок убежал. А ещё через полчаса Иван услышал шаги своих коллег.

— Он привёл нас! — сказал один из них, указывая на Ветерка, который прыжками нёсся вокруг людей. — Это твои волки, Иван?

— Ага. Мои.

На следующее утро Иван окончательно решил: волчата готовы к свободе. Вместе с коллегами он отвёз их в отдалённую часть леса, подальше от человеческого жилья. У выхода из машины он подзывал каждого из них, гладил и отпускал. Лапа не сразу пошла, виляя хвостом и нерешительно оборачиваясь. Серый остался последним. Он долго смотрел в глаза Ивана, словно прощаясь.

— Иди, Серый. Всё будет хорошо, — сказал лесничий.

Волчата растворились в гуще леса.

Спустя несколько месяцев Иван, как обычно, обходил территорию заповедника. На пороге избушки он заметил необычную кучу. Это были кролики, их аккуратно сложили в стопку. На земле виднелись следы волчьих лап.

Иван присел на крыльцо, поднял один из трофеев и засмеялся.

— Спасибо, ребята, — тихо произнёс он.

Сердце лесничего наполнилось теплом. Он знал, что сделал всё правильно.

Мій син нещодавно розлучився, і спочатку він звинувачував у всьому мене. Хоча я шкодую, що його сім’я розпалася, але вважаю, що вчинила правильно. Довгий час мій син Віталік був неодружений, тоді як його друзі вже завели свої сім’ї. Я переживала, поки він не познайомив мене з Тамарою, сказавши, що має серйозні наміри. Вона мені не сподобалася, але я мовчала, радіючи з того, що син не один. Невдовзі вони вирішили одружитися та жити з нами. Весілля вони не зіграли, пославшись на дорожнечу, а просто зареєстрували свій шлюб у РАГСі.

Мати Тамари незабаром приїхала погостювати до нас спочатку на кілька днів, але після втрати роботи продовжила своє перебування на невизначений термін. Вона нічим не допомагала мені і, здавалося, не поспішала їхати. Зрештою, ситуація дійшла до того, що син з невісткою запропонували мені з’їхати, щоб моя сватя могла спокійно жити в моєму домі. Вони стверджували, що їй потрібна підтримка. Ошелешена і засмучена такою вимогою, я відмовилася, стверджуючи, що це мій будинок.

Син став на бік дружини, твердячи, що ми маємо допомогти. Все це призвело до конфронтації, після якої сватя вирішила поїхати. Невдовзі після цього Тамара подала на розлучення, заявивши, що не любить мого сина. Ось син і звинувачує мене у всьому тому, що трапилося, але я вважаю, що мала рацію, захищаючи наш будинок. Сподіваюся, колись він це зрозуміє.

Світ Брента руйнується, коли його дружина народжує дитину з темною шкірою, що викликає шок і звинувачення в пологовій палаті. Оскільки сумніви та зрада загрожують зруйнувати їхню сім’ю, Брент повинен зробити вибір, який назавжди перевірить силу їхньої любові та довіри. Після п’яти років спроб ми зі Стефані нарешті стали батьками. Стефані стискала мою руку, як у лещатах, коли у неї почалися чергові перейми, але обличчя її було безтурботним і зосередженим. Наші родичі стовпилися біля дверей, даючи нам простір, але залишаючись досить близько, щоб мати змогу увірватися всередину, як тільки з’явиться дитина. Лікар підбадьорливо кивнув мені, і я стиснув руку Стефані. – У тебе все чудово виходить, люба, – прошепотів я. Вона швидко посміхнулася мені, і тоді прийшов час.

Прийшов час для того, щоб все, на що ми сподівалися, заради чого працювали, нарешті збулося. Коли у повітрі почувся перший крик, я відчув приплив полегшення, гордості та любові, що змішалися між собою. Я навіть не усвідомлював, що затримав дихання, поки не випустив його тремтячим видихом. Стефані потягнулася, бажаючи потримати нашого малюка, але коли медсестра поклала крихітну, звиваючусь грудочку їй на руки, щось в кімнаті змінилося. Стефані дивилася на дитину, її обличчя зблідло, очі розширилися від шоку. – Це не моя дитина, – видихнула вона, слова застрягли у неї в горлі. – Це не моя дитина! Я моргнув, нічого не розуміючи. – Що ти маєш на увазі? Стеф, про що ти говориш? Вона похитала головою, навіть коли медсестра пояснила, що пуповину ще не перерізали, тому це, безумовно, наша дитина. У неї був такий вигляд, ніби вона хотіла відштовхнути його. – Брент, подивися! – Її голос зривався, паніка прозирала в кожному складі. – Вона… вона не така… Я ніколи… Я подивилася на нашу дитину, і мій світ перевернувся.

Смаглява шкіра, м’які кучерики. У мене немов земля пішла з-під ніг. – Що за чортівня, Стефані? – Я не впізнав свій голос, різкий і звинувачуючий, що рознісся по кімнаті. Медсестра здригнулася, і краєм ока я помітив, що наші сім’ї застигли в шоці. – Це не моє! – Голос Стефані здригнувся, коли вона подивилася на мене очима, повними сліз. – Цього не може бути. Я ніколи ні з ким не спала. Брент, ти повинен мені повірити, я ніколи… Напруга в кімнаті стала нестерпною, коли всі тихо пішли, залишивши нас тільки втрьох. Мені слід було залишитися, але я не витримав зради. – Брент, почекай! – Пролунав у мене за спиною голос Стефані, надламаний і відчайдушний, коли я попрямував до дверей. – Будь ласка, не залишай мене. Клянусь, у мене ніколи не було нікого іншого. Ти єдиний чоловік, якого я коли-небудь кохала. Неприхована чесність у її голосі змусила мене зупинитися. Я повернувся, щоб подивитися на неї.

Це була жінка, яку я кохав довгі роки, жінка, яка підтримувала мене у всіх випробуваннях і розбитому серці. Чи справді вона мені зараз бреше? -Стеф, – сказала я, і мій голос пом’якшився, незважаючи на бурю, що вирувала всередині мене. – Це не має сенсу. Як… як ти це поясниш? – Я теж цього не розумію, але, будь ласка, Брент, ти повинен мені повірити. Я знову подивився на дитину на її руках і вперше по-справжньому побачив її. Шкіра і волосся все ще викликали шок. Але потім я побачив це: у неї були мої очі. І ямочка на лівій щоці, зовсім як у мене. Я скоротив відстань між нами і простягнув руку, щоб погладити Стеф по щоці. – Я тут. Я не знаю, що відбувається, але я не залишу тебе. Ми розберемося з цим разом. Вона, ридаючи, притулилася до мене, а я притиснув дружину і дочку до себе так міцно, як тільки міг.

Я не впевнений, як довго ми так простояли, але врешті-решт Стефані почала клювати носом. Довгі години пологів і стрес, викликаний шокуючою появою нашої дитини, позначилися на ній. Я обережно звільнився з її обіймів і пробурмотів: “мені потрібна лише хвилина. Я зараз повернуся”. Стефані підняла на мене опухлі і червоні очі і кивнула. Я знав, що вона боїться, що я не повернусь, але я більше не міг залишитися в цій кімнаті. Не тоді, коли у мене паморочилося в голові. Я вийшов в коридор, двері тихо клацнули за моєю спиною, і я зробив глибокий вдих, але це не допомогло. Мені потрібно було більше, ніж просто подихати свіжим повітрям. Мені потрібні були відповіді, ясність, щось, що допомогло б розібратися в хаосі, який щойно запанував у моєму житті.

– Брент, – пролунав голос, різкий і знайомий, пронизав мої думки, як удар ножа. Я підвів очі і побачив, як моя мати стоїть біля вікна в кінці коридору, міцно схрестивши руки на грудях. На її обличчі застигла жорстка, несхвальна гримаса, від якої у мене в дитинстві по спині пробігали мурашки, коли я розумів, що облажався. – Мам, – привітав я її, але мій голос звучав рівно, без емоцій. У мене не було сил вислуховувати лекцію, яку вона збиралася виголосити. Вона не втрачала часу дарма. – Брент, ти не можеш залишатися з нею після цього. Ти бачив дитину. Це не ваша дитина. Цього не може бути. – Це моя дитина, я впевнений в цьому. Я… – Мій голос здригнувся, тому що, по правді кажучи, я не був до кінця впевнен. Ще ні. І цей сумнів… Боже, цей сумнів з’їдав мене живцем. Мама присунулася ближче, її очі звузилися. – Не будь наївним, Брент. Стефані зрадила тебе, і ти повинен усвідомити цей факт.

Я знаю, ти кохаєш її, але ти не можеш ігнорувати правду. Її слова вразили мене, як удар під дих. Зраджений. Я хотів накричати на маму, сказати їй, що вона не права, але слова застрягли у мене в горлі. Тому що якась маленька, жорстока частина мене прошепотіла, що, можливо, вона мала рацію. – Мамо, я….. Я не знаю, – зізнався я, відчуваючи, як земля йде у мене з-під ніг. – Я не знаю, що зараз думати. Вона пом’якшилася, зовсім трохи, і торкнулася моєї руки. “Брент, ти повинен піти від неї. Ти заслуговуєш на краще, ніж це. Вона явно не та, за кого ти її приймав. Я відійшов від неї, похитавши головою. – Ні, ти не розумієш. Справа не тільки в мені. Там мої дружина і дочка. Я не можу просто піти. Мама подивилася на мене з жалем. – Брент, іноді доводиться приймати важкі рішення для власного блага. Ти заслуговуєш правди. Я відвернувся від неї. – Так, я дійсно заслуговую правди. Але я не буду приймати жодних рішень, поки не дізнаюся її. Я збираюся докопатися до суті, мам. І що б я не дізнався, я з цим розберуся. Але до цього часу я не збираюся відмовлятися від Стефані. Вона зітхнула, явно незадоволена моєю відповіддю, але не наполягала.

– Просто будь обережним, Брент. Не дозволяй своїй любові до неї затуляти від тебе реальність. З цими словами я повернувся і пішов геть. Я більше не міг стояти і слухати її сумніви, не тоді, коли у мене було так багато власних. Я попрямував до відділення генетики лікарні, і кожен крок давався мені важче попереднього. До того часу, як я дістався до кабінету, моє серце шалено стукало в грудях, невпинно нагадуючи про те, що поставлено на карту. Лікар був спокійний і професійний, пояснюючи процес проведення аналізу ДНК так, немов це був звичайний тест. Але для мене це було що завгодно, тільки не рутина. Вони взяли у мене кров, взяли мазок з внутрішньої сторони щоки і пообіцяли, що результати будуть готові якомога швидше. Я провів ці години, гуляючи по маленькій приймальні і прокручуючи все в голові. Я продовжував думати про обличчя Стефані, про те, як вона дивилася на мене, так відчайдушно бажаючи, щоб я їй повірив. І дитина з моїми очима і ямочками на щоках. Моє серце чіплялося за ці деталі, як за рятувальний круг. Але потім я почув в своїй голові мамин голос, який говорив мені, що я дурень, раз не бачу правди. Нарешті, пролунав дзвінок. Я ледве чув голос лікаря через шум крові у вухах. Але потім через шум прорвалися слова:

“Тест підтверджує, що ви біологічний батько”. Спочатку мене накрило полегшення, немов хвиля, а потім почуття провини, таке гостре, що у мене перехопило подих. Як я міг сумніватися в ній? Як я міг дозволити цим насінням підозрілості пустити коріння в моїй свідомості? Але лікар ще не закінчив. Віе розповіла про рецесивні гени, про те, як риси, що передавалися з покоління в покоління, можуть раптово проявитися у дитини. Науково це мало сенс, але це не позбавило мене почуття сорому за те, що я не довіряв Стефані. Тепер правда була очевидною, але це не змусило мене відчувати себе меншим ідіотом. Я дозволив сумнівам закрастися в мою душу, отруїти той день, який повинен був стати найщасливішим в нашому житті. Я повернулася в кімнату, стискаючи результати в руці, як рятувальний круг. Коли я відчинив двері, Стефані підняла голову, її очі були сповнені надії, якої я не заслуговував. Я в три швидких кроки перетнув кімнату і простягнув їй листок. Її руки тремтіли, коли вона читала, а потім вона не витримала, і сльози полегшення потекли по її обличчю. – Вибач, – прошепотів я, мій голос тремтів від хвилювання. – Мені так шкода, що я сумнівався в тобі. Вона похитала головою, притягуючи мене до себе, наша дочка затишно влаштувалася між нами. – Тепер у нас все буде добре, – тихо сказала вона. І, обіймаючи їх обох, я мовчки поклявся: що б не сталося на нашому шляху, хто б не намагався нас розлучити, я буду захищати свою сім’ю. Це були моя дружина і моя дитина, і я ніколи більше не дозволю сумнівам або осуду встати між нами.

Мені 57 років, я заміжня, у мене є дорослі самостійні діти та онуки. Ось уже понад 10 років моя 87-річна мама живе з нами в столиці, хоча кожної зими тужить за своїм селом. Незважаючи на те, що вона має будинок, вона віддала його моєму старшому братові, і тепер, коли вона їздить туди – до неї ставляться недоброзичливо і погано. Щоразу, коли вона повертається з села, у неї погане здоров’я – набряклі ноги та високий тиск.

Цей цикл, коли вона їде здоровою, а повертається хворою, вже сильно мене турбує. У нашому будинку мама займає невелику кімнату, де зберігаються всі її речі та стоїть ліжко. Ми з чоловіком і онукою, яка зрідка відвідує нас, ділимо решту простору. Моя мати часто діє з корисливих спонукань, прикриваючись потребами. Вона наполягає на тому, щоб готувати для себе, стверджуючи, що не знає, що є на кухні – незважаючи на те, що у холодильнику завжди багато їжі. Коли ми просимо приєднатися до нас, вона мелодраматично відмовляється і віддаляється до своєї кімнати, нарікаючи на те, що з нею погано поводяться.

Той вечір був типовим: вона відмовилася від їжі, але зрештою прийняла підігрітий кухоль молока з медом. Я багато разів вибачалася за своє нетерпіння, але вона причаїла образу, стверджуючи, що почувається тягарем. Уся ця ситуація постійно випробовує на міцність моє терпіння та підриває мій психічний стан. Мені хочеться поділитися цією історією з тими, хто може зрозуміти мене чи сам готується доглядати літніх батьків. Поради завжди здаються простими – повага, терпіння, турбота. Але втілити їх у життя набагато складніше, ніж здається на перший погляд.

З Артуром я познайомилася неочікувано, коли одного пізно ввечері він допоміг мені зі спущеним колесом. Батьки подарували мені на 25-річчя старенький джип, але зрештою я не виправдала їхніх очікувань, переїхавши зі столиці, де я навчалася, на роботу бухгалтером у рідному місті. Мама сподівалася, що я вийду заміж за сина їхнього багатого друга, але я знала, що він не заслуговує на довіру, і противилася такому сватанню.

Артур, батько-одинак з мого села, мав спокійний характер і виховував двох дочок від попереднього шлюбу. Незважаючи на 14-річну різницю у віці, ми почали таємно зустрічатися, побоюючись несхвалення моїх батьків. Зрештою, вони довідалися про все і стали жорстко критикувати наші стосунки. Не в змозі змиритися з їхнім неприйняттям, я вирішила переїхати до Артура, коли він зробив мені пропозицію. Через 8 років, коли у нас з’явився спільний син, а дочки Артура вважали мене рідною матір’ю, ми вже непогано влаштувалися в місті.

Якось, дізнавшись про те, що моя мама серйозно хвора, я відчула, що настав час для примирення. Ми з чоловіком відвідали батьківську хату, де мама слізно вибачилася за свою минулу поведінку та висловила бажання спілкуватися з онуком та моїми падчерицями. Незважаючи на холодний прийом з боку батька, нам дозволили повернутись у сім’ю, що стало важливим кроком до відновлення наших натягнутих стосунків.

Після закінчення медичного коледжу, я влаштувалася на роботу і орендувала квартиру, живучи одна і обходячись без позик завдяки дбайливому витрачанню коштів. Моя сестра також вирішила переїхати до столиці. Вона знайшла роботу, але зарплата у неї маленька, і вона не могла дозволити собі власне житло, тож попросилася пожити зі мною.

Хоча я ціную свій особистий простір і не люблю ділити його навіть з рідною сестрою, я не змогла відмовити Дарині, яка обіцяла переїхати, як тільки стане на ноги. Однак через два роки Дарина так і не почала платити за оренду, думаючи, що може жити за мій рахунок, враховуючи мої доходи. Вона також не бере участі у домашніх справах та витратах на продукти, покладаючись на допомогу батьків, яку вважає достатньою.

Сестра не вміє розпоряджатися грошима, витрачає зарплату на одяг та кафе, а потім просить у мене гроші на проїзд, не повертаючи їх. Коли я намагаюся пояснити їй необхідність економії, вона відповідає, що не може обходитися без нового одягу. Заклики купити продукти зустрічаються лише мовчанням та виправданнями про брак коштів. Я втомилася від такої ситуації, але вагаюся говорити про це Дарині, щоб не образити її та батьків, які вважають, що я маю допомагати молодшій сестрі.

Ми з Петром були разом уже три роки, і наші стосунки були засновані на любові та взаємній повазі. Друзі часто заздрили нашому зв’язку. Коли Петро зробив мені пропозицію, моя мама запросила нас на обід, щоб краще дізнатися його і обговорити наше майбутнє – яке тепер включало в себе дитину, хоча Петро ще не знав про це. Однак зустріч набула несподіваного оберту. Без жодних пояснень, мама не пустила Петра і різко заявила, що весілля не буде.

Збита з пантелику і скривджена, я вийшла слідом за розгубленим Петром на вулицю. Ми домовилися зустрітись пізніше, тому що мені потрібно було зрозуміти раптову ворожість моєї матері. Після довгих умовлянь мама розповіла про свій минулий негативний досвід спілкування з батьками Петра, з якими вона працювала на одному заводі. Вона наполягала на тому, що сімейне походження Петра вкрай проблематичне, і що воно вплине на наше майбутнє, в тому числі і на наших майбутніх дітей.

Незважаючи на мою любов до Петра, який був зовсім не схожий на своїх батьків, слова мами та підтвердження думки моєї хресної залишили мене в роздумах та невпевненості. Тепер я стою перед болісною дилемою, опинившись між своєю любов’ю до Петра і різкою незгодою з ним моєї родини. Як мені зараз вчинити?