NEWS 2SWEET

Васька Зайцев, ученик седьмого «А» класса десятой средней школы города N был двоечником. Не давались ему академические знания, хоть плачь. И только биология, ходившая в числе любимых предметов, приносила четвёрки и даже пятёрки. На остальных уроках Васька с трудом переезжал с двойки на тройку, да и то, если учителя закрывали глаза на его неуспеваемость. Вот и сейчас на географии мальчишка сопел, пытаясь вспомнить ответ на такой простой учительский вопрос:
— Какая пустыня самая большая на Земле?
Васька нахмурился, опустил глаза в пол и пробормотал:
— Пустыня Захара…
Класс взорвался от хохота. Молодая учительница вздохнула и сказала:
— И что мне с тобой делать, Зайцев? Ни на один вопрос ты правильно не ответил. Опять двойку ставить…
Васька молчал. А что ему ещё оставалось? Ну никак не давались академические знания. От слова совсем.
— Слышь, Захар, — за спиной раздался шёпот Игната Чичерина, главного хулигана класса, а то и всей школы. – У тебя своя пустыня появилась.
Захар Семёнов только отмахнулся. Он был очкастым отличником. Обычно озорники к нему не приставали, надеясь, что тогда на контрольных ботаник даст списать. Но сейчас соблазн был слишком велик.
— Отвали, — Захар сделал большие глаза. – Попроси у меня в следующий раз снега зимой.
Игнат поднял руки, капитулируя. Мария Станиславовна, заметив посторонний разговор, повысила голос:
— А вот Семёнов и Чичерин, по всей видимости, хотят нам сказать, что самая большая на Земле – это Антарктическая Пустыня, и она в полтора раза больше Сахары. И сейчас Чичерин нам расскажет, чем же ещё знаменита эта пустыня. Кроме своих гигантских размеров, разумеется…
Васька уже не слушал. Он рисовал в тетради красивую серебристую птицу.
Уроки закончились. Ученики нескончаемым потоком вытекали из школы и отправлялись по домам. Васька, закинув рюкзак на плечо, плёлся в числе последних. Он не спешил. По пути домой его ждало одно важное дело и, готовясь к нему, мальчик надевал перчатки.
На помойке со вчерашнего дня ничего не изменилось: всё также валялся свежевыброшенный мусор. Из разорванных пакетов разлетались бумажки. Старые, уже не нужные игрушки сиротливо сидели, прислонённые к грязным бакам. Запах помоев бил в ноздри, едва не сваливая с ног. Васька вздохнул.
— Как же можно так делать? – спрашивал он тихо, ни к кому конкретно не обращаясь. – Ведь это же наш дом…
Он поставил рюкзак на пустую картонную коробку и принялся методично убирать мусор, наваленный нерадивыми гражданами. Так он делал каждый день.
— Эй, мусорщик! – из-за спины раздался голос Чичерина. – Не надоело ещё в чужих помоях копаться, а?
Васька не ответил и даже не оглянулся. Какой смысл тратить время и силы на тех, кто всё равно не поймёт.
— Прикинь, у Захара пустыня появилась, ха-ха, — не унимался одноклассник. – Сам придумал или подсказал кто?
Васька снова проигнорировал злобный выпад, собирая разлетевшиеся бумажки в приготовленный заранее пакет.
— Что с дураком разговаривать, — сплюнул Чичерин и, выхватив из рук Васьки пакет, разорвал его, разбрасывая мусор по всей площадке. – Развлекайся.
Васька только зыркнул ему вслед исподлобья.
На следующий день, возвращаясь из школы, мальчик увидел голубя, у которого лапка застряла в жестяной банке. Очень осторожно, взяв в руки раненую птицу, Васька принёс её домой.
— Бедняжка! – сказала мама, открыв дверь и вытирая руки кухонным полотенцем. – У нас же ещё есть свободная клетка?
Мальчик утвердительно кивнул. Он осторожно освободил лапку птицы от жестянки, обработал рану и посадил пичугу в клетку, заранее поставив туда воду и еду.
— Ничего, маленький, — тихо приговаривал он, — ты скоро поправишься и снова будешь свободно летать. Только не попадайся больше в такие ловушки.
Ольга Андреевна, мама Васьки, стояла в дверях и молча смотрела на сына.
— Какой же ты у меня удивительный мальчик, — смахнув слезу, в сотый раз проговорила она. И обнять бы сына, да не любил Васька объятия. Нервничать начинал, вырываться. То ли особенности развития, то ли старый страх всё ещё жил глубоко внутри.
Была у Васьки необыкновенная черта: он легко находил подход к
любому живому существу, будь то кошка, собака, птица, мышь и даже рыба. Каким-то шестым чувством понимал он, что происходит со зверем и как ему помочь. И мог лечить не хуже дипломированного ветеринара. Потому, наверное, и с биологией в школе проблем у него не было. Давалась ему эта наука легко и играючи. Вот и сейчас, воркуя с голубем, казалось, что он говорит с ним на одном языке.
В доме всегда жили спасённые животные и птицы. Диких птиц Васька старался не приручать, а выхаживать и выпускать в природу. А домашним попугайчикам после лечения искал новый дом. Котята и щенки тоже были частыми гостями в доме Зайцевых. Ольга Андреевна давно к тому привыкла и была бы рада помочь сыну, только вот помощи он не просил. Предпочитал всё делать сам. И радость, и гордость за сына испытывала мама, и в то же время печаль. Ведь с людьми отношения у мальчика складывались далеко не так просто, как с животными. Но женщина надеялась, что со временем всё наладится. Во всяком случае, любимое дело мальчик уже обрёл.
Спустя неделю найденный голубь вполне оправился и вернулся к жизни на улице. И что удивительно, далеко от Васькиного дома не улетал и столовался в кормушке, висевшей на берёзе прямо напротив окон его комнаты. Мальчик наблюдал за Гришей и улыбался.
Как-то в апреле Васька задержался в классе биологии, рассматривая новую энциклопедию, и по пути в столовую прошёл мимо спортзала. Оттуда доносился дрожащий голос Дины Сидоркиной, одноклассницы.
— Не надо, пожалуйста, перестань, — просила девочка.
— Да ладно тебе, кто увидит, — голос Чичерина. Кажется, там были ещё двое.
— Не надо, — Дина явно плакала.
Васька открыл дверь спортзала и молча вошёл. Он увидел, как трое парней прижали девочку к стене. Дина пыталась вырваться, но не могла. Чичерин первым заметил вошедшего.
— Проваливай отсюда, пустыня Захара, — хрипло проорал он. – И только попробуй кому-нибудь рассказать.
Мизин угрожающе надвинулся на Ваську, но тот и бровью не повёл. Он молча шёл на хулиганов. Мальчик был довольно рослый и обладал могучей силой, о которой никто в классе и не догадывался. Васька молча раскидал отморозков, изрядно приложив тех к стене. Чичерину разбил нос, Мизину губу. Третий хулиган благоразумно удрал, едва увидев Васькины глаза. Чичерин и Мизин ненадолго задержались, припустив следом за ним. В спортзале остались только Васька и Дина. Он, не говоря ни слова, поднял рюкзак и собирался уйти, как появился физрук. Не разобравшись в произошедшем, он больно схватил мальчика за руку и повернулся к Дине:
— Он тебя обидел?
И девочка молча кивнула.
От такой чудовищной лжи Васька онемел. Внутри будто образовалась глыба льда, не дававшая ни вздохнуть, ни издать хотя бы звук. Он просто смотрел Дине в глаза, и под его прямым честным взглядом её лицо наливалось краской. Физрук что-то кричал ему в ухо, дёргал за руку, а потом и вовсе отвесил подзатыльник. Но Васька продолжал смотреть только в глаза оболгавшей его девочке. Конечно, после все узнали, что на самом деле произошло тогда в спортзале, и на Ваську посмотрели совсем другими глазами. Но в тот самый момент острая боль занозой терзала душу мальчика. Он не мог понять, как можно быть настолько лживыми, совершать мерзкие поступки и не сгореть со стыда. Он сравнивал мир животных и мир людей и ясно видел, в каком из них ему совершенно не хочется находиться. За свои тринадцать лет он видел слишком мало искренних, честных, порядочных людей, у кого захотелось бы поучиться и чьему примеру следовать. В тот день Васька понял, что человеческой подлости нет предела.
Он медленно брёл домой. В душе бушевала буря, но внешне мальчик казался спокойным. Как и всегда, он остановился на помойке и принялся убирать мусор. Внезапно красный помидор больно ударил в спину, разбрызгивая сок по куртке. Васька оглянулся. Невдалеке стояли Чичерин, Мизин и ещё трое отъявленных школьных хулиганов. Они глумливо ржали и держали в руках пакет с помидорами и яйцами. Злоба исказила черты Чичерина, особенно подчёркивая разбитый опухший нос.
— Что, мусорщик, доигрался? Думал, так просто тебе всё с рук сойдёт?
Ещё один помидор ударил в плечо.
Васька даже не пошевелился, продолжая в упор смотреть на обидчиков.
Внезапно в проулке показалась Ирочка Сергеева. Она вышла на прогулку со своим питомцем: огромным ротвейлером по кличке Зевс. Он медленно шёл, ощущая рядом свою маленькую хозяйку. Прекрасно обученный, реагирующий даже не на команду, а на вздох, Зевс был настоящим телохранителем.
Ирочка увидела неприглядную картину и остановилась. Зевс послушно уселся у её ног.
— Чего встала! – проорал Чичерин. – Проваливай отсюда и шавку свою забери.
— А то что? – бесстрашно закричала Ирочка. – И меня помидорами закидаешь?
— Не нарывайся, поняла!
— А то что? – повторила Ирочка. – Смотри, какие герои: пятеро на одного! Видать, хорошо вас Васька приложил. Сами проваливайте отсюда, трусы и подлецы!
— Да неужели?! – Мизин угрожающе рискнул приблизиться. Ирочка спокойно сказала:
— Не советую. Зевс очень не любит негодяев.
— Да что он нам сделает?! В наморднике?!
Ирочка усмехнулась.
— Бей, — тихонько проговорила она.
Зевс, не издав ни звука, поднялся на мощные лапы и одним могучим прыжком очутился возле обидчиков. Он не пытался нападать на них или кусать. Он просто толкнул Чичерина лобастой головой, и тот, визжа, бросился наутёк. Остальные побежали вслед за ним. На асфальте остались валяться помидоры и разбившиеся яйца.
Ирочка подошла к Ваське и сказала:
— Давай я тебе помогу.
Мальчик молча кивнул.
Через полчаса они закончили уборку. Васька посмотрел на Ирочку и сказал:
— Спасибо тебе.
Зевс привалился к Васькиной ноге. Мальчик присел на корточки и обнял могучего зверя:
— И тебе спасибо!
— А ты ему нравишься, — улыбаясь, проговорила Ирочка. – Он редко к кому так просто подходит.
— Мне он тоже нравится. Он такой чудесный!
— Это да. Я сама с ним занимаюсь. Конечно, папа помогает. Он у меня кинолог. Но в основном я сама…Хочешь попробовать? Мы как раз шли на площадку.
— А можно?
— Конечно. Тем более Зевс и сам не против. Правда, малыш?
Зевс издал глухое:
— Вуф.
И завилял несуществующим хвостом.
Так у Васьки появилась подруга и ещё один четвероногий друг. Благодаря Ирочке мёрзлый ком, образовавшийся в душе, стал оттаивать. Васька увидел, что и в людях есть много хорошего, что доброта и любовь не покинули этот мир, как он думал раньше, и что вместе можно сделать гораздо больше добрых дел, чем в одиночку.

Марина наблюдала за сыном, который примерял новый костюм. Высокий, статный, темноволосый — завтра её мальчик женится, и в это трудно поверить.

Илья внимательно изучал своё отражение в зеркале. Он повертелся, удовлетворённо кивнул, отметил, что костюм сидит идеально.

— Модный наряд. — Парень обернулся к матери. — И цвет хороший, и выглядит дорого.

«Он и стоит дорого», — подумала Марина, но вслух сказала:

— Рада, что угодила. На свадьбе точно слезу пущу, как только тебя увижу при полном параде.

Илья наконец оторвался от зеркала:

— Мам, ты на свадьбу собралась, что ли? Мы же договорились, что тебя там не будет.

— Договорились, сынок? Я думала, что ты шутишь.

— Да какие шутки? — Сын нервно зашагал по комнате. — Ты забыла, какие у Вики родители? На свадьбе будет сплошная элита. Ты же почувствуешь себя там бедной родственницей. Я начну за тебя переживать. Мам, ты хочешь испортить мне такой важный день?

Сын сел рядом с Мариной на диван, взял её за руку и легонько пожал:

— Мамуль, ну представь, как убого ты будешь смотреться на фоне тех расфуфыренных дамочек. У меня сердце лопнет от такого унижения. Да и подумай, как будет тебе. На другой день приедем, ладно? Чайку попьём или шампанского. Ты нас поздравишь, подарок отдашь.

У Марины сердце сжалось от обиды. Родной сын стыдится её до такой степени, что готов выглядеть на собственной свадьбе безродным сиротой.

— Почему я буду убого смотреться? — возразила мать. — Я к хорошему мастеру на прическу записалась, маникюр сделают. Платье приличное надену.

— Какое приличное? Это голубое старьё! — рявкнул Илья и снова заметался по комнате.

— Значит так. — Он встал перед матерью. — Если ты по-хорошему не понимаешь, то я скажу тебе прямым текстом. Я не хочу видеть тебя на свадьбе. Пусть я и… но мне стыдно, что моя мать уборщица. Я не хочу, чтобы ты своим внешним видом позорила меня перед Викиной роднёй. Так понятнее?

Марина была потрясена признанием сына и не могла произнести ни слова. Илья молча взял рюкзак, гордо блеснул костюмом и направился к выходу. На пороге остановился:

— Ещё раз повторяю, не приходи на церемонию. Там тебе никто не будет рад.

***

Илья уехал несколько часов назад. За окном наступили сумерки, а Марина так и сидела на диване в полном оцепенении. От шока она даже заплакать не могла. Слёзы пришли чуть позже, когда женщина включила свет и вынула из комода старый альбом с семейными фотографиями.

В этом альбоме уместилась вся её жизнь без прикрас. Воспоминания обрушились на Марину с такой силой, что трудно было вздохнуть. Старая потрёпанная фотография. Там она голубоглазая двухгодовалая девочка, сосредоточенно смотрит в объектив. Пёстрое платьице явно с чужого плеча. Рядом худая странная женщина с рассеянным взглядом и глуповатой улыбкой. Даже на плохом снимке видно, что женщина навеселе.

Марине было два с половиной года, когда мать лишили родительских прав, и она навсегда исчезла из жизни дочери. Повзрослев, девушка даже не пыталась искать непутёвую мамашу. Зачем?

Групповое фото. Десятилетняя Маринка с непокорными золотистыми кудряшками стоит во втором ряду, третья слева. Жизнь в детдоме была не сахарной.

Учреждение, где воспитывалась Марина, напоминало неблагополучные приюты из документальных фильмов о девяностых. Поваров ловили на воровстве продуктов, воспитатели не стеснялись в выражениях, а директриса закрывала глаза на дедовщину, не интересуясь методами поддержания дисциплины старшими детьми.

Три симпатичные девушки в форме официанток кокетливо позировали фотографу на крыльце заведения с покосившейся вывеской. После школы Марина не слишком задумывалась о выборе профессии и быстро устроилась официанткой в придорожное кафе с говорящим названием «У дороги». Зарплата была небольшой, но чаевые, которые щедро оставляли клиенты, компенсировали это.

Двенадцатичасовые смены выматывали, но Марина не унывала. Ей нравилась самостоятельная жизнь. Комната в коммуналке была просторной и светлой, а соседи, пожилая пара, оказались приветливыми. Денег, хоть и немного, но Марине хватало. Она неожиданно открыла в себе талант. Оказалось, что она умеет стильно одеваться за копейки. Покупая одежду в секонд-хендах, она перешивала и перекраивала её, превращая в модные вещи.

На летней поляне в лесу счастливая и смеющаяся Марина в венке из цветов сидела на траве, а её обнимал симпатичный темноволосый парень в таком же венке. Прошло много лет, но сердце Марины до сих пор замирает при виде этого снимка.

Она уже около года работала в кафе, когда встретила Максима. В то летнее утро в кафе было неожиданно много посетителей. Марина носилась по залу с подносом, обслуживая нетерпеливых клиентов, и вдруг споткнулась, пролив томатный сок на парня у окна. По его светлой рубашке расплывалось ярко-красное пятно.

Марина потеряла дар речи, понимая, что рубашка дорогая. Не успела она оправиться, как к столику подскочил Стас, администратор кафе, и начал суетиться, угрожая увольнением.

— Зачем так переживать? — усмехнулся парень, протягивая Марине ключи от машины. — Не волнуйтесь, я еду к родителям на дачу. В машине есть чистая футболка. Не могли бы вы принести рюкзак с заднего сидения?

— Я сам принесу, Максим Николаевич, — услужливо предложил Стас, выхватывая ключи. — А то эта курица вам и в машине что-нибудь сломает.

Оставшись наедине с клиентом, испуганная Марина наконец смогла извиниться:

— Простите, пожалуйста, со мной такое впервые. Честное слово, ущерб я вам возмещу.

— Да успокойтесь, — ответил Максим. — Ничего страшного. Кстати, как вас зовут?

— Марина.

— А я Максим.

Он протянул ей руку. Она ответила рукопожатием и тогда впервые осмелилась взглянуть на него. Перед ней стоял красивый, высокий, спортивный человек, с серыми глазами и обаятельной улыбкой.

Стас принёс ему рюкзак и проводил в подсобку переодеться. Проходя мимо Марины, Стас язвительно заметил:

— Чего стоим? Смена уже закончилась?

Она как раз принимала оплату от влюблённой парочки, когда услышала за спиной весёлый голос:

— Марина, не могли бы вы уделить мне минутку внимания?

Она обернулась. Максим, в свежей синей футболке, сидел за тем же столиком.

— Примете заказ?

— Конечно.

Обслуживая симпатичного посетителя, девушка чувствовала себя неловко, её щеки пылали. Стас лично проводил парня до дверей, потом подмигнул Марине:

— Не обижайся, я специально на тебя рявкнул, а то вдруг он заставил бы за рубашку платить. Она дороже твоей зарплаты.

— Откуда вы знаете этого парня?

— Это же Макс Скворцов, сын нашего мэра. Его в городе каждая собака знает.

К тому вечеру Марина так устала от многочасовой суеты, что и думать забыла об утреннем инциденте. У неё было одно желание — поскорее добраться до дома и упасть в кровать.

На улице уже стемнело. Неизвестно было, сколько ещё придётся ждать автобуса. Вдруг к кафе подъехала светлая иномарка. Марина невольно отступила к крыльцу, но, приглядевшись, узнала автомобиль. Интересно, что здесь забыл сын мэра?

Максим выскочил из машины с букетом в руках и направился прямо к Марине. Подошёл к изумлённой девушке и вручил цветы:

— Уже закончила работать? Извини, не знал, какие тебе нравятся, поэтому выбрал белые розы. Но обещаю, что потом буду дарить только твои любимые.

Марина окончательно растерялась:

— Зачем?

— Как зачем? — рассмеялся Макс. — Я тут вообще-то за тобой ухаживаю. Кстати, вечер такой чудесный, может, съездим куда-нибудь?

Марина уже забыла, что безумно хотела спать. Всё, что происходило, казалось волшебным сном. Девушка поняла, что готова поехать с ним куда угодно. Но быстро вернулась в реальность. Она вспомнила, что одета в старые джинсы и простенькую футболку.

— Спасибо, но я устала, сегодня не могу, — с сожалением сказала Марина.

— Тогда завтра? — Макс не отступал.

— Тогда завтра, — эхом откликнулась девушка.

На следующий день они встретились, чтобы уже не расставаться. Это была любовь с первого взгляда. Максим был студентом экономического факультета. Он успешно сдал летнюю сессию, и они начали видеться ежедневно. В июле парень свозил Марину на отдых. У неё не было загранпаспорта, поэтому они провели волшебные 10 дней в Сочи.

Макс познакомил возлюбленную с университетскими друзьями. Все вместе они часто ездили купаться и жарить шашлыки на природе. Это было самое яркое, беззаботное и незабываемое время в жизни Марины. Больше такого счастья она не испытывала.

Марина и Максим уже начали строить планы на свадьбу, но осенью все их мечты о будущем рухнули. Двоюродная сестра Макса заметила его на улице с какой-то голодранкой и доложила папаше-мэру. Жизнь Марины превратилась в кошмар.

Семья Скворцовых не одобряла их отношений. Это и понятно. Единственный сын и девушка из детдома. Мать Максима названивала по сто раз на дню, осыпала оскорблениями и угрозами, требовала, чтобы Марина оставила его. Двоюродная сестра Макса пришла в кафе и устроила там жуткий скандал.

Потом ещё и соседки сообщили, что какие-то люди целый час расспрашивали о Марине.

— Тут недавно одна дамочка, — подтвердил Яков Иванович, сосед по квартире, — предлагала нам с женой хорошие деньги, если подтвердим, что ты наркоманка и девица лёгкого поведения. Я выставил её вон.

Марина ничего не рассказывала жениху. Знала, что в данный момент решается вопрос о его поездке за границу по студенческому обмену. Видимо, на парня тоже оказывалось давление, потому что в его глазах поселилась тревога. Иногда он напряжённо всматривался в лицо возлюбленной, но, увидев её ласковую улыбку, облегчённо вздыхал.

За две недели до отъезда Максима в квартире Марины раздался телефонный звонок.

— Это Николай Борисович, — услышала она в трубке жёсткий мужской голос. — Я отец Максима. Ты должна расстаться с моим сыном до его отъезда. Скажи, что у тебя есть другой мужчина. Если проигнорируешь мои слова, горько пожалеешь.

И не дожидаясь ответа, мэр отключился. Марина была готова жизнь отдать за Макса, разве она могла отказаться от того, кого так сильно любила?

Когда возлюбленный улетел в Лондон, вокруг девушки начали происходить события, которые она до сих пор вспоминает как дурной сон. Стас, подкупленный городским главой, внезапно обвинил официантку в крупной недостаче, и девушку арестовали.

Марина была так потрясена подлым поступком своего босса, что даже не позаботилась о надёжной защите. Когда дело быстро передали в суд, она не сомневалась, что вскоре выяснится вся правда и эти ужасные обвинения снимут.

Суд был похож на фарс. Адвокат, предоставленный девушке государством, едва не спал во время процесса. Зато обвинитель старался вовсю. Каждый день Марина ждала, что объявится Максим и спасёт её, но подружка сообщила, что по слухам парень собирается продолжить обучение в Англии.

Марине дали три года. Уже в тюрьме она узнала, что ждёт ребёнка.

О времени, проведённом в женской тюрьме, она старалась не вспоминать — слишком больно. Погружённая в эмоции, она быстро перевернула страницу семейного альбома. На фотографии был её темноволосый, сероглазый малыш. Марина нежно провела пальцем по изображению. Какой же ласковый и смышлёный был её сынок. Только Богу известно, чего ей стоило в одиночку его вырастить.

После полутора лет заключения Марина вышла на свободу. Ей невероятно повезло, что ребёнка у неё не отобрали. На воле её ждала масса проблем. Никто не хотел нанимать на работу молодую женщину с маленьким ребёнком, да ещё и с судимостью.

Благодаря соседу Якову Ивановичу, который через своего ученика помог устроить Илюшку в ясли, Марина смогла работать без устали. Она трудилась уборщицей в ресторане, по вечерам убирала в офисах, в выходные подрабатывала на автомойке, а ночами шила наволочки и пододеяльники.

В прошлое она не заглядывала — зачем лишняя боль? Пока она отбывала срок, все старые связи оборвались. Однажды она случайно встретила бывшую подругу, которая рассказала, что хозяин придорожного кафе Стас обанкротился, мэр Скворцов переехал с семьёй в Москву, получив повышение, а его сын год назад женился на столичной красавице.

Марина тогда проплакала всю ночь, но потом вытерла слёзы и пошла мыть полы в ресторане. Нужно было растить сына — теперь это её единственная забота и радость…

***

За окном начинало светать. Неужели она всю ночь провела над альбомом? Она легла спать, но мысли о сыне не давали покоя. Она всегда старалась порадовать его дорогими игрушками, вкусной едой, модной одеждой. Была готова на всё, чтобы исполнить все его желания, насколько это было возможно. Если Илье требовался новый гаджет, он спокойно говорил об этом матери, зная, что она найдёт нужную сумму, в крайнем случае, возьмётся за дополнительную работу.

Конечно, в том, что Илья вырос таким бесчувственным эгоистом, есть и её вина. Она никогда не жаловалась ему на усталость, никогда не брала больничный, за обедом всегда давала ему самые вкусные кусочки.

Неудивительно, что сын ни разу не задумался, какой ценой матери достаются деньги. А теперь он стыдится её и не хочет, чтобы она, как уборщица, присутствовала на его свадьбе.

— Поняла, — горько вздохнула Марина, а потом обратилась к портрету Ильи на стене. — Сынок, я 25 лет тебе во всём угождала, но в этот раз поступлю по-своему. Ты уж извини.

Она встала с кровати и достала из тумбочки шкатулку, где по старинке хранила свои сбережения. Плюс на карточке лежала месячная зарплата — на наряд, прическу и визит к косметологу хватит.

***

Появление Марины в загсе произвело настоящий фурор.

Она всегда выглядела моложе своих лет, а после посещения салона красоты и вовсе словно сбросила десяток лет. Гости, особенно мужчины, украдкой поглядывали на светловолосую женщину в изысканном синем платье. Во время церемонии мать, смахивая слёзы, любовалась на серьёзного, слегка растерянного сына и его очаровательную невесту. Как хорошо, что она пришла сюда. После церемонии все гости поздравили новобрачных. Илья незаметно пробрался сквозь толпу к матери и прошептал:

— Значит, моя просьба для тебя ничего не значит? Надеюсь, в ресторан ты не пойдёшь?

— Не пойду, — кивнула Марина. — Я уже увидела всё, что хотела.

— Здравствуйте! — к ним подскочила разрумянившаяся Вика. — Марина Анатольевна, вы потрясающе выглядите! Родители приглашают вас вместе с ними отправиться в ресторан.

— Спасибо, но мне уже пора.

— Как пора? — возмутилась Вика. — Илья, что происходит?

— Действительно, мам, куда ты торопишься? Это же свадьба твоего единственного сына, — с натянутой улыбкой Илья пригласил мать в ресторан.

Когда пришло время родителям поздравить молодожёнов, Марина взяла микрофон:

— Дети, будьте счастливы, любите друг друга всю жизнь…

В её короткой речи было столько искреннего чувства, что гости устроили ей овацию. Спускаясь с маленькой сцены, женщина едва не столкнулась с высоким мужчиной в дорогом костюме. Его лицо показалось знакомым.

— Не может быть, — сказал вслух Максим, преградив ей дорогу. — Маришка, неужели это ты? Что ты здесь делаешь?

— Максим? — Марина не верила своим глазам.

— Отец невесты — мой деловой партнёр, вот пригласил на свадьбу. Какой у тебя симпатичный сын. — Максим, волнуясь, взял Марину за руку. — Может, подойдём к окну, поговорим? Ты одна, без мужа? Я вот уже 10 лет в разводе, да и детей нет.

Они проговорили целый час. Максим рассказал, как отец, прилетев к нему за границу, сообщил, что Марина встретила другого парня и уехала с ним в Москву. Шокированный Макс не поверил отцу, но, боясь унизить возлюбленную подозрениями, решил сначала узнать правду от лучшего друга. Приятель съездил в придорожное кафе, но не нашёл там девушку. Хозяин и официантки в один голос подтвердили информацию, полученную от отца.

— Я тогда чуть с ума не сошёл от горя, остался в Англии ещё на полгода, оттуда вернулся уже в Москву. Папашу повысили, потом я женился. Был ли я счастлив все эти годы? Ни минуты. Только в молодости с тобой. Ну а ты как жила всё это время?

— Давай не будем о грустном, — предложила Марина. — Всё-таки свадьба. Я тебе потом всё расскажу, а сейчас пригласи меня потанцевать.

Гости не могли оторвать глаз от красивой пары. Илья смотрел на мать и не узнавал её. Он вдруг подумал, что его мама — очень привлекательная женщина, которая совсем молодой отказалась от личной жизни ради него. Илье впервые в жизни стало по-настоящему стыдно. Тут парень заметил, что мама под руку с каким-то богатым мужчиной направляется к выходу, и догнал её уже на крыльце.

— Мам, ты куда?

— Ухожу. Ты же этого так хотел, — напомнила мать.

— Мам, прости, но куда ты идёшь с этим мужчиной?

— Я с ним готова идти хоть на край света, — искренне призналась Марина. — Кстати, познакомься, это твой отец, Максим.

Илья ошарашенно смотрел на Марину. Она помолчала и с улыбкой добавила:

— Да, похоже, что нам предстоит очень долгий разговор. Но не сегодня. Сегодня свадьба!

Дежурный врач, осмотрев пациентку, устало потянулся и подошёл к окну. На улице крупными хлопьями падал первый снег. Доктор закурил и обернулся к медбрату:

— Что делать-то будем? Она уже ледяная, толку-то возиться.

Виктор подошёл к каталке и проверил пульс. Он не прощупывался, но ресницы женщины, казалось, подрагивали. Он отбросил с её лица прядь мокрых волос и застыл — лицо показалось ему знакомым.

«Юля?» — подумал он, но тут же отмахнулся от этой мысли. У Юли было ухоженное округлое личико с ямочками на щеках, которые углублялись, когда она улыбалась. А перед ним лежала измождённая бродяжка неизвестного возраста.

Пока Витя стоял у каталки, дежурный врач уже вызывал санитаров из морга. Те перегрузили безжизненное тело на свою каталку, накрыли морговской простынёй и покатили её по коридору. Доктор удовлетворённо докурил и хотел уже выйти из приёмного покоя, как вдруг заметил, что не отдал санитарам файл с паспортом и сопроводительными документами. Санитары уже загрузились в лифт и спускались в подвальный этаж.

— Вить, — обратился он, — у утопленницы документы остались. Отнеси, пожалуйста, в морг, а потом можно и покемарить, — сказал он, зевая.

Витя взял листы и, чтобы не ждать лифта, пошёл к лестнице. На площадке между этажами ярко горела лампочка, и он заметил в верхней строке сопроводительного листа данные пациентки: Саар Юлия Геннадьевна, 17 марта 1994 года рождения. Внутри файла лежал влажный паспорт, где уцелела только ламинированная страница с данными и фотографией. Штампы о прописке и других событиях были размыты.

У Вити задрожали руки. Витя и Юля родились в одном и том же году и даже в одном и том же месяце. Она была старше него на несколько дней. Они жили в квартирах напротив и ходили в одну группу детского сада. Мальчик и девочка с раннего детства были уверены, что приходятся друг другу родственниками.

Юля очень удивилась, когда в их доме появился малыш Тима, и ей сказали, что это её брат.

— Какой брат? — недоумевала она. — А Витя кто мне?

Родители почему-то рассмеялись и сказали, что Витя — сосед. Но как теперь объяснить подружкам в садике, что Витя ей вовсе не брат, как она им говорила, а какой-то там сосед?

Примерно такая же история произошла и в семье Вити, когда у него родилась сестрёнка Таня. Папа сказал, что Витя, как старший, должен будет её беречь и защищать. А мальчик спросил:

— А Юля как же?

— Юля? — не понял отец.

— Кто Юлю будет защищать, если мне теперь Таню нужно?

Папа улыбнулся:

— Думаю, ты сможешь защитить и Юлю, и Таню. Ты же у нас молодец.

Мальчишка кивнул, а папа добавил:

— Но ты всё-таки не забывай, Юля тебе просто соседка, а Таня — родная сестра.

Витя тоже озадачился этим словом «соседка». Он-то думал, что оно применимо только к бабушкам, которые живут на первом этаже. А при чём здесь Юля, с которой они с детства вместе?

Когда пришло время учиться, они попали в параллельные классы и устроили своим родителям скандал.

— Не буду ходить в школу! — кричала Юля. — Меня там с каким-то толстым мальчишкой посадили, он на уроках достаёт из портфеля еду и ест. Я хочу с Витей сидеть!

Витя не только выражал претензии, но и предлагал конструктивное решение проблемы.

— Я больше в эту вашу школу не пойду! — заявил Витя. — В классе столько девчонок, пусть хоть одну на Юлю поменяют.

Родители обратились в администрацию школы, и детей оформили в один класс, даже посадили за одну парту, с условием, что они не будут разговаривать на уроках. Витя и Юля пообещали, и так проучились всю начальную школу за одной партой, боясь, что их опять рассадят по разным классам.

Они и правда не смели разговаривать друг с другом на уроках, зато на переменах не могли наговориться. Тем, кто дразнил, Витя доказывал, что Юля его сестра, только не родная. Но мальчишки не сдавались, и он наконец смирился.

«Ну и ладно, жених так жених,» — думал он. «Вот вырасту и правда женюсь на Юле, тогда увидят.» Что они должны были увидеть, Витя ещё и сам толком не знал. Но мысль о будущем рядом с Юлей его успокаивала.

В подростковом возрасте у Юли неожиданно появились поклонники из параллельного и старших классов. Они подстерегали её с Витей возле школы и, когда те шли домой, пытались выкрасть юную красавицу у её вездесущего охранника. Витька отбивался рюкзаком и всем, что попадалось под руку. Юля поначалу ему тоже помогала, но как-то после урока вдруг заявила:

— Знаешь, не провожай меня.

— Почему? — удивился Витя. — Тебе же лучше будет. Не надоело ещё драться?

Она только пожала плечами, и Витя проворчал:

— Ну как хочешь.

Он вышел из школы и, пройдя мимо группы старших ребят, спрятался за угол забора. Рядом со школой возводили детский сад. Через минуту он увидел, как Юля выбежала со школьного двора к стайке подруг, помахала кому-то из толпы чужих мальчишек и дальше пошла в сопровождении долговязого баскетболиста Роберта, который считался спортивной гордостью школы. Ошеломлённый Витя, чтобы не закричать, зажал зубами собственный кулак и стоял так до тех пор, пока смеющаяся парочка не скрылась за поворотом.

С тех пор Витя и Юля стали чуть ли не врагами. По крайней мере, парень с ней почти не разговаривал, хотя подруга и пыталась его растормошить.

После школы Юля вышла замуж за того самого баскетболиста и уехала с ним в другой регион, где её мужу предложили место игрока в перспективной команде. Её мама, подруга Витиной матери, то и дело рассказывала о постоянных разъездах молодой семьи по стране, о соревнованиях за границей, куда Юля неизменно сопровождала мужа, о её счастливой жизни. Витя слушал вполуха, считал Юлю предательницей и называл её козой. Хотя где-то в глубине души всё же мечтал, что она одумается, уйдёт от своего спортсмена и станет его женой.

Сам он поступил в мединститут на отделение спортивной медицины. Он всегда восхищался работой врачей во время соревнований по боксу и мечтал, что тоже будет залечивать раны или откачивать нокаутированных спортсменов на ринге.

Но на последнем курсе, когда до намеченной цели оставались считанные месяцы, в семье случилось горе: внезапно не стало отца. Мама от переживаний слегла, и на Витины плечи свалились заботы не только о ней, но и о младшей сестре Тане, которая ещё не закончила школу. Витя быстро понял, что чтобы прокормить семью, ему придётся взять академический отпуск и устроиться на серьёзную работу.

Он получил в институте документ, подтверждающий его квалификацию, и устроился на работу медбратом в больницу скорой помощи. Новичка сразу направили в отделение реанимации, где ему часто приходилось и откачивать умирающих, и обрабатывать раны. «Ну, не ринг, конечно, но тоже дело благородное,» — думал Виктор, выводя очередного пострадавшего в ДТП из болевого шока. Он даже не мечтал о таком и подумывал, стоит ли ему преследовать ту же цель или остаться в реанимации и помогать обычным людям.

И теперь Юлю, исхудавшую и грязную, увозили в морг!

Виктор догнал санитаров и остановил каталку:

— Ребята, стоп! Ошибочка вышла. Срочно её в реанимацию.

— Ты что? Павел Сергеевич чётко написал: смерть от переохлаждения.

— Да погодите вы, — прикрикнул медбрат, видя, что санитары уже собрались втолкнуть каталку в холодильник.

Он сам её развернул и потащил обратно к лифту.

— Виктор Николаевич, тогда под вашу ответственность, — сказал старший.

— Ну, разумеется, — крикнул им Витя.

В реанимационном отделении лежали всего две пациентки: бабушка с инфарктом и молодая женщина с черепно-мозговой травмой. Виктор подхватил Юлю на руки — она была лёгкой, как подросток, и переложил на свободную койку. «Плохо дело,» — подумал он, тщательно укутав пациентку сухим полотенцем и обрезав её длинные мокрые волосы как можно короче. Затем он обмотал голову полотенцем и поставил капельницу с общеукрепляющим и электролитами.

Состояние было тяжёлым, но стабильным: температура тела упала до критической отметки, по приборам пульс едва достигал 40 ударов в минуту, артериальное давление было низким.

Он смотрел на Юлю и всё ещё не мог поверить, что это она. Тонкая синюшная кожа плотно обтягивала её тело, ничего в её облике не указывало на счастливую жизнь, о которой с таким воодушевлением рассказывала мать Юлии. Вдруг Витя услышал за спиной недовольный голос дежурного врача:

— Витёк, а что здесь происходит?

— Павел Сергеевич, пациентка всё ещё жива. Ну, сами посмотрите, — указал он на монитор.

— Погоди, я не понял, её же увезли морговские санитары. Как она оказалась в реанимации?

Виктору пришлось признаться:

— Это я их догнал и развернул каталку.

— Ты что, хочешь меня под статью подвести? Типа неоказание помощи или неисполнение прямых служебных обязанностей? Ты этого добиваешься? — распалился доктор Павел Сергеевич.

— Да не было у меня никакого злого умысла, просто… эта девушка моя двоюродная сестра, — опустил голову Витя.

Врач оторопел, он никак не мог представить, что какая-то бомжиха могла оказаться нормальным человеком, да ещё и родственницей его сотрудника.

— Это что ж ты за ней не уследил, Витёк? Как она до такого состояния дошла? — спросил доктор.

— Не знаю, — признался Витя. — Вот жду не дождусь, когда в себя придёт.

— Так, вот что, — деловито потёр ладони доктор. — Раз уж она тебе так дорога, я сейчас хороший препарат подгоню, а не эту припарку.

Он куда-то ушёл и вернулся с новым флаконом. Витя сменил его в капельнице и горячо поблагодарил начальника:

— Спасибо вам, Павел Сергеевич, я ваш должник.

— Да не за что, — ответил доктор. — Как-никак, я же доктор, — и он снова ушёл отдыхать.

Виктор дождался, пока раствор полностью выйдет из системы, вынул иглу из вены и опустился на стул рядом с кроватью, прикрыв глаза. В голове крутились тысячи мыслей, мешая даже на короткое время отключиться и отдохнуть.

Вдруг он вспомнил слова отца, сказанные в далёком детстве: «Я думаю, ты сможешь защитить Юлю и Таню. Ты же у нас молодец.» Он прошептал: «Ну вот, пап, пришлось,» и задремал.

Под утро его разбудил стон. Юля тяжело дышала и повторяла одно и то же слово: «Зачем?» Витя подошёл ближе.

— Юль, Юля, — тихо позвал он.

Она приоткрыла глаза и, видимо, не узнав его, чуть слышно сказала:

— Зачем вы меня спасли? Я не хочу жить.

— Это я, Витя. Успокойся, с тобой всё хорошо.

Она всмотрелась в него и заплакала:

— Витя, я не хочу…

Он сделал ей успокоительный укол и снова сел рядом. «Что значат её слова? Она что, пыталась покончить с собой?» — угрюмо думал он. «А что её подтолкнуло?» Сдав смену, Виктор попросил дежурную медсестру уделить особое внимание Юле. Сменщица пообещала приглядеть и, если что, сразу позвонить.

Приехав домой, Виктор первым делом позвонил в дверь напротив.

— Анна Петровна, вы с Юлей давно общались? — спросил он у матери Юли.

— Не так уж давно, позавчера вроде. Сказала, они едут за границу, и звонить она какое-то время не будет. А что такое?

— Да как вам сказать… к нам поступила пациентка, уж очень на неё похожая. Но раз Юля за границей, значит, это не она, — отозвался он и хотел было уйти, но тут женщина схватила его за рукав.

— Погоди, Витенька, что-то у меня на душе неспокойно, понимаешь? Голос у неё по телефону был какой-то странный. Я спросила, что с ней, а она говорит: «Не переживай, мол, насморк небольшой, ничего страшного.» А у меня потом долго осадок на душе был, будто она мне неправду сказала. Не обманешь сердце материнское.

Витя как мог успокоил её и наконец пошёл домой. Вечером позвонила сменщица:

— Витя, тут твоя сестра пыталась из окна выйти, еле удержали. Боюсь, как бы её в психушку не перевели.

Виктор немедленно рванул туда. Юля лежала под капельницей, но, увидев его, отвернулась к окну, из чего он сделал вывод, что она узнала его.

— Ну что, поговорим?

Она молчала.

— Твоя мама рассказывала, что на днях ты собиралась за границу.

— Мама… ну да, конечно. Она же уверена, что со мной всё в полном порядке. По-другому у её дочери и быть не может, — вдруг разговорилась Юля. — А я… я всё это время врала. Никуда я со своим Робертом не ездила, потому что он не брал меня. Говорил, нечего мне в квартире в чужом городе скучать. И я скучала в своём городе. Профессии нет, образования тоже. Одна дорога — на рынке торговать. Я и устроилась туда. А супруг как узнал, так рассвирепел, избил меня до синяков. Говорит, ещё не хватало, чтобы моя жена торгашкой работала. А я ему говорю: «Да лучше торгашка, чем целыми днями в клетке сидеть.» Потом он совсем озверел, похоже, любовницу завёл. А меня только во всём и винил: и что у него в команде не ладится, и что соревнования проигрывают. В общем, я ушла от него, а родителям продолжала рассказывать, что у меня всё классно.

Жила в хостеле с мигрантками, питалась кое-как, испортила желудок. В итоге начала болеть и худеть, и меня перестали ставить на продуктовые ряды — мол, вид у тебя не презентабельный. Перешла на торговлю сувенирами, но выручка там была совсем слабая. Когда удавалось заработать приличную сумму, она уходила на лекарства. Чем дальше, тем страшнее становилось. В какой-то момент я поняла, что больше не могу ходить на работу и решила: будь что будет, поеду домой, покаюсь. Не выгонят же из дома. Как добралась сюда — отдельная история, даже вспоминать не хочется.

И вот иду по родному городу, думаю: «Ну, наконец-то я дома.» И в этот момент звонит мама: «Доченька, как ты?» Ну, я и не смогла признаться, как я и где. Начала опять рассказывать, что мы уже в аэропорту, скоро улетаем. И вдруг вижу — стоит на тротуаре наш учитель, слушает мои бредни и смотрит на меня с недоумением и даже брезгливостью. Я быстренько попрощалась с мамой и как побежала прочь. Бегу, а самой так стыдно, так противно. Кому я такая лживая нужна? Маме, брату Димке? Да они замертво упадут, как увидят, какая родственница к ним заявилась. Добежала до моста и бросилась в реку. И знаешь, что хуже всего? Вода оказалась обжигающе холодной, меня всю сковало. А я, понимаешь, не тону. Надеялась, вода в одежду наберётся, на дно потащит, а оно не получается. Зубами стучу, не знаю, сколько я там барахталась, пока не отключилась.

Витя смахнул пот со лба.

— Эх, Юлька, что же ты с собой сделала и ради кого? Ради баскетболиста-неудачника?

— Ой, не напоминай мне о нём, — попросила она. — Если бы ты слышал, какими сладкими речами он меня завлекал…

— Я вчера с твоей мамой разговаривал, — твёрдо сказал Виктор. — Она чувствует, что ты что-то не договариваешь, переживает за тебя. Давай я ей позвоню. Ну пусть она к тебе придёт.

Юля сначала замотала головой, а потом заплакала.

— А может, и правда. Пусть лучше здесь меня увидят под капельницей, чем в моём знаменитом пуховике.

Через час Анна Петровна была уже возле дочери. Юля обняла её, рыдающую как над усопшей, гладила по седым волосам и приговаривала:

— Не надо, мамочка, ну не надо.

Через две недели усиленного питания, прогулок на свежем воздухе и витаминной терапии Юля заметно похорошела. На щеках вновь появились забавные ямочки, с лица исчезли синяки, губы приобрели здоровый розовый цвет.

Проходя мимо её палаты, Павел Сергеевич даже присвистнул:

— Какие красотки у нас лежат!

Но его тут же осадил Виктор:

— Простите, я сказал вам неправду. Юля мне не сестра, а невеста. Так что, пожалуйста, проходите мимо.

— Эх, — вздохнул доктор, — какая нынче молодёжь пошла, всё что-то мутят.

Идя по коридору с букетом, который ей подарил Витя в честь выписки, Юля благодарно улыбалась врачам, медсёстрам, санитаркам, благодарила всех и прощалась.

Работники морга, курившие у выхода, завидев Юлю, уважительно поздоровались. А потом переглянулись, но она этого не видела. Она шла домой и впервые за несколько лет от души хотела жить. И не просто жить, а любить и быть любимой, потому что именно сегодня Витя предложил ей стать его женой.

— Ты видела, на чем она сегодня приехала? Говорят, папочка на день рождения подарил.

— А сумка? Сто пудов тыщ за двести!

— Да ладно сумка. Ты на маникюр её глянь — там одни стразы как моя месячная стипендия стоят!

Марина поморщилась, слушая перешептывания однокурсниц. Вика Соловьева, единственная дочь известного застройщика, как обычно, сидела в гордом одиночестве на последней парте, рассеянно листая что-то в телефоне с золотым корпусом.

Длинные белокурые волосы идеальными локонами спадали на плечи, а безупречный макияж делал её похожей на дорогую фарфоровую куклу.

«Интересно, что у таких в голове?» — подумала Марина, украдкой разглядывая однокурсницу. За два года учебы Вика не сказала никому и пары десятков слов. Приезжала на пары на роскошных машинах (каждый месяц, казалось, на новой), безупречно сдавала экзамены и исчезала, не участвуя в общей студенческой жизни.

— Небось, только о тряпках и думает, — фыркнула Катька, подруга Марины, проследив её взгляд. — Типичная мажорка. Вчера слышала, как она по телефону с кем-то разговаривала — там каждое второе слово «Милан» да «Париж».

Марина кивнула, хотя что-то внутри противилось этому простому объяснению. Иногда она ловила в глазах Вики какое-то странное выражение — словно та смотрела сквозь них всех, думая о чем-то своем, далеком и совсем не гламурном.

— А помнишь, как она в прошлом семестре защиту диплома по экологии делала? — вдруг вспомнила Марина. — Про влияние человека на популяции диких животных. Откуда такая тема у «типичной мажорки»?

— Да ладно тебе, — отмахнулась Катька. — Небось, папины референты писали. А она только губки накрасила да прочитала.

Но Марина помнила тот день. Помнила, как загорелись глаза Вики, когда она рассказывала о проблемах бездомных животных. Как дрогнул голос, когда показывала статистику по жестокому обращению. В тот момент она казалась совсем другой — живой, настоящей.

Но потом снова надела маску холодной отстраненности.

Их случайная встреча произошла промозглым ноябрьским вечером. Марина выскочила из торгового центра, прижимая к груди пакет с продуктами, и застыла как вкопанная.

У входа, присев на корточки, Вика Соловьева кормила огромную бродячую собаку. Её идеальные пальчики с голографическим маникюром осторожно отламывали куски колбасы. Собака — грязная, с всклокоченной шерстью и явно больной лапой — жадно глотала угощение.

— Тише-тише, не спеши так, — голос Вики, обычно холодный и отстраненный, звучал непривычно мягко. — Давно не ел, бедолага? Знаю-знаю.

Ветер трепал её дорогое пальто, но она, казалось, не замечала ни холода, ни грязи под коленями.

А ведь это было всегда, вдруг поняла Марина. Те странные пропуски занятий, внезапные отлучки с пар, таинственные звонки. Она вспомнила, как однажды увидела в сумке Вики пакет с собачьим кормом. Тогда не придала этому значения — мало ли, может у неё дома породистый пес живет.

Вика, скормив всю колбасу, вдруг взяла морду собаки в свои ухоженные ладони и заговорила, глядя прямо в карие собачьи глаза:

— Знаешь, я тебя понимаю. Правда-правда. Будто никто не видит настоящую тебя, да?

Собака тихонько заскулила.

— Помню, как в детстве умоляла родителей взять собаку, — продолжала Вика, словно разговаривая сама с собой. — А папа всё твердил: «Зачем тебе дворняга? Хочешь — купим породистого щенка из питомника. С родословной, с дипломами.» А я просто хотела друга. Настоящего. Который будет любить не за дорогие подарки и статус.

Марина почувствовала, как к горлу подступает комок. Она вдруг увидела совсем другую Вику — не гламурную принцессу с обложки, а одинокую девушку, спрятавшую свою настоящую сущность за идеальным фасадом.

— Ну все, хватит грустить! — Вика решительно встала, отряхивая пальто. — Поехали.

К изумлению Марины, собака, прихрамывая, поковыляла за девушкой. А та, не колеблясь, открыла заднюю дверь своего безупречно чистого автомобиля.

— Давай, малыш, запрыгивай. К ветеринару тебя отвезем, а потом что-нибудь придумаем.

— Эй, ты что делаешь?! — вырвалось у Марины.

Вика обернулась, и на мгновение их глаза встретились. В них не было ни смущения, ни вызова — только какая-то глубокая, затаенная грусть и решимость?

— То, что считаю правильным, — просто ответила она, помогая собаке забраться в машину. — Знаешь, иногда нужно просто быть собой. Даже если все вокруг ждут от тебя другого.

С этими словами она села за руль и уехала, оставив Марину в полном недоумении.

Я продолжу рассказ, раскрывая историю Вики и развивая сюжетную линию.

На следующий день Вика не появилась на занятиях. И через день тоже. Марина ловила себя на том, что постоянно смотрит на пустующее место на последней парте, а в голове крутятся вопросы: куда она увезла ту собаку? Что с ней стало?

К концу недели любопытство взяло верх. После пар Марина набралась смелости и подошла к однокурсникам, которые были более близки с Викой.

— А вы не знаете, где Соловьева? Что-то давно её не видно.

— Да кто ж её знает, — пожал плечами Антон. — Может, опять в Европу укатила. Хотя, — он задумался. — В последнее время ее машину часто видели у какого-то старого склада.

Марина тут же вспомнила случайно подслушанный разговор Вики по телефону: «Нет, пап, я не могу сейчас приехать. У меня важные дела. Да, важнее показа в Милане!»

Словно пазлы начали складываться в единую картину.

Через час Марина уже ехала в старый промышленный район. Она сама не знала, зачем — ведь прошла уже неделя с той встречи. Но внутренний голос упрямо твердил, что она на верном пути.

Возле облезлого здания бывшего склада стоял знакомый автомобиль. А из-за угла доносился звонкий лай.

Марина осторожно заглянула за угол и замерла. Во внутреннем дворике, огороженном высоким забором, бегали, играли и просто грелись на солнце десятки собак. Здесь были и крупные, и совсем маленькие, ухоженные и еще не совсем откормленные. А посреди этого собачьего царства стояла Вика — в простых джинсах и старой толстовке, с небрежно собранными в хвост волосами — и раскладывала корм по мискам.

— Я всё думала, когда же ты догадаешься, — вдруг сказала она, не оборачиваясь.

— Как давно это у тебя? — только и смогла выдавить Марина.

— Почти год. — Вика присела погладить подбежавшего щенка. — Сначала просто подкармливала на улицах. Потом начала лечить. А потом поняла, что им нужен дом. Хотя бы временный. Папа дал денег на новую машину — я купила этот склад. Ремонт делала сама, почти всё лето здесь пропадала.

— Поэтому ты никогда не ходила с нами на вечеринки? — догадалась Марина.

— Да. Знаешь, эти дорогие шмотки, машины, тусовки — всё это ширма. Папина мечта, не моя. А здесь я настоящая.

Вика наконец обернулась, и Марина увидела в её глазах то самое выражение — только теперь поняла, что это была не пустота, а глубокая, всепоглощающая любовь. Любовь к тем, кого бросили, кого предали, кто отчаялся найти свой дом.

— Знаешь, той собаке, которую ты видела у торгового центра, уже нашли хозяев, — улыбнулась Вика. — Вообще, пристраиваются они неплохо. Особенно если не врать про породу и титулы, а просто рассказать их историю. Кстати, не хочешь помочь? Рук вечно не хватает.

И Марина, глядя на эту совершенно новую, незнакомую, но такую настоящую Вику, вдруг поняла — хочет. Очень хочет стать частью этого маленького чуда, спрятанного за облезлыми стенами старого склада.

— С чего начнем? — спросила она, закатывая рукава.

Время летело незаметно. Марина теперь почти каждый вечер приезжала в приют. Постепенно она узнавала истории каждой собаки, училась находить подход даже к самым недоверчивым. А ещё — всё лучше узнавала саму Вику.

Оказалось, что за маской избалованной «мажорки» скрывался удивительный человек с большим сердцем. Вика не только содержала приют на свои деньги, но и вела страничку в соцсетях, где рассказывала истории своих подопечных. Без прикрас, без лишнего пафоса — просто честно писала о каждой собачьей судьбе.

— Людям важно знать, что они берут не просто животное, а друга со своим характером и историей, — объясняла она Марине. — Тогда и предательств меньше.

В тот вечер они вдвоём сидели на старом диване в комнате отдыха. За окном шёл снег, в приюте было тихо — собаки уже поужинали и спали по своим местам.

— Знаешь, о чём я мечтаю? — вдруг сказала Вика. — Хочу однажды открыть настоящий приют. Большой, современный, со штатом ветеринаров. Чтобы можно было помогать не только собакам, но и кошкам. Чтобы были условия для реабилитации больных животных.

— А почему не сейчас? У тебя же есть возможности.

— Папа, — Вика грустно улыбнулась. — Он считает это блажью, которая пройдет. Говорит, нечего тратить время на бездомных собак, когда можно строить карьеру в его компании. Даже об этом приюте не знает — думает, я на шопинг деньги трачу.

В этот момент телефон Вики разразился трелью — на экране высветилось «Папа».

— Да, пап. Нет, я не могу сейчас. У меня важная встреча. Да, важнее рождественского приёма.

Марина видела, как подруга нервничает, как дрожат её пальцы. И вдруг решилась:

— Может, пора рассказать ему правду?

— Он не поймёт.

— А ты попробуй. Покажи ему это место, расскажи о своей мечте. Ведь ты его дочь — неужели он не захочет сделать тебя счастливой?

Вика долго молчала, глядя в темноту за окном. Потом решительно кивнула:

— Знаешь, ты права. Хватит прятаться. Но у меня к тебе большая просьба, — Вика нервно теребила рукав толстовки. — Ты не могла бы завтра быть здесь, когда я буду разговаривать с отцом?

— Конечно, — не раздумывая ответила Марина. — Но зачем?

— Понимаешь, — Вика замялась. — Я так боюсь этого разговора. Боюсь его реакции, его разочарования. Мне будет легче, если рядом будет человек, который понимает меня.

Марина внимательно посмотрела на подругу. Странно было видеть её такой — растерянной, неуверенной. Куда делась та надменная красотка с последней парты?

— Конечно. И знаешь что? Твой отец не может не понять. Ведь ты не просто помогаешь животным — ты создаешь что-то важное. Это тоже бизнес, просто особенный.

Вика порывисто обняла подругу:

— Спасибо тебе. За то, что веришь в меня. За то, что осталась тогда помогать. За всё.

На следующий день она позвонила отцу и попросила приехать «на очень важный разговор». Марина видела, как волнуется подруга, как нервно поправляет волосы, поглядывая на часы.

Когда во двор въехал представительский «Майбах», Вика побледнела. Но расправила плечи и пошла встречать отца.

Соловьев—старший, высокий импозантный мужчина в дорогом костюме, остановился на пороге, оглядывая территорию приюта. Его лицо было непроницаемым.

— Значит, вот куда ты пропадаешь, — сказал он наконец.

— Да, пап. Это мой приют. Здесь живут собаки, которым нужна помощь. Мы их лечим, кормим и ищем новый дом.

— Мы?

— Я и мои друзья-волонтёры. Папа, я знаю, ты считаешь это пустой тратой времени. Но посмотри.

Вика начала рассказывать — о каждой собаке, о том, как важно дать им шанс, о своей мечте создать настоящий центр помощи животным. Она говорила горячо, увлечённо, и Марина видела, как постепенно смягчается взгляд Соловьева-старшего.

А потом случилось чудо. К ним подковылял Малыш — старый пес с седой мордой, которого Вика недавно подобрала на трассе. Он осторожно обнюхал ботинки Соловьева и вдруг доверчиво прижался к его ногам.

— Надо же, — пробормотал тот. — Точь-в-точь как мой Джек.

— Джек? Тот пёс из твоего детства, о котором ты рассказывал?

— Да. Обычная дворняга. Спас меня однажды от хулиганов, когда я пацаном был. Самый верный друг. — Соловьев наклонился погладить Малыша. — Знаешь, а ведь я всегда хотел открыть приют. Тогда, после Джека. Но жизнь закрутила — бизнес, деньги.

Он выпрямился и внимательно посмотрел на дочь:

— А у тебя получается. И глаза горят. Покажешь мне свои планы насчёт нового центра?

Через полгода на окраине города открылся современный центр помощи бездомным животным «Верный друг». С просторными вольерами, новейшим ветеринарным оборудованием и штатом специалистов. А на открытии Вика и её отец перерезали красную ленточку вместе — оба в джинсах и футболках с логотипом центра.

— Знаешь, — шепнула Марина подруге, — а ведь ты всё-таки стала той, кем хотел видеть тебя отец.

— В каком смысле?

— Успешной бизнес-леди. Просто в своём, особенном деле.

Вика улыбнулась, глядя, как её отец с увлечением рассказывает журналистам о планах расширения центра.

— Наверное. Просто иногда нужно набраться смелости и снять маску. И тогда окажется, что под чужими ожиданиями всё это время пряталось что-то настоящее. Нужно только позволить ему проявиться.

Она наклонилась погладить Малыша, который, как обычно, крутился рядом:

— Правда, друг?

И пёс, словно соглашаясь, звонко гавкнул, заставив всех рассмеяться.

Так закончилась история о девушке, которая не побоялась стать собой. И о том, что за любой маской может скрываться удивительная душа — нужно только дать ей шанс раскрыться.

Знакомые и коллеги осудили меня, назвав мои действия ненормальными, но мне всё равно. Для меня те, кто обижает животных, и не люди вовсе. Разве можно предавать своих друзей? А собака — моя любимая Плюшка, — для меня самый дорогой друг, и я её ни на кого не променяю.

Плюшка — это красивый рыженький шпиц, которого обожала мама. Она с Плюшкой носилась, как с маленьким ребёнком, а отец всегда с этого умилялся. Он тоже любил Плюшку: гулял с ней, играл, постоянно фоткался. Семейная любимица. Ну а когда мамы не стало, я забрала Плюшку к себе.

Сложно нам всем тогда было, конечно, — мы страшно скучали по маме. Даже не знаю, что бы я делала без Плюшки — как бы выкарабкивалась. С Плюшкой приходилось постоянно гулять, а так я бы свернулась в кровати калачиком и вообще бы не вставала. Сил ни на что не было, но я выжимала их из себя — о собаке ведь нужно заботиться, мама бы этого хотела. С папой мы тогда как-то дистанцировались друг от друга и переживали горе раздельно, каждый — по-своему.

Со временем стало легче, я смогла жить дальше и даже начала смотреть по сторонам. В один из таких дней я познакомилась с Даней. Я гуляла со старенькой Плюшкой, а он занимался пробежкой. Был прохладный вечер, сгустился туман — и тут выбегает он.

— А я вас тут часто вижу, — сказал Даня. — Да всё не решался подойти и познакомиться. Можно узнать, как вас зовут?

— Катя, — представилась я. — А это — Плюшка.

Даня погладил собаку — явно из вежливости, — и снова переключился на меня. К животным он, как в последствии оказалось, был равнодушен, но меня это не смутило. Я ведь понимала, что не все обязаны любить собак. Кому-то нравятся кошки, кому-то — рептилии, а у кого-то в жизни вообще совсем другие интересы. Мне было достаточно того, что он относился к Плюшке внимательно: не обижал, играл понемногу, мог выгулять, если я просила.

Съехались мы довольно быстро — в мою съёмную квартиру, которую можно было потом выкупить. Мне нужен был кто-то, с кем можно поговорить, кому можно подарить своё нерастраченное за годы скорби тепло, свою заботу и любовь. И мне показалось, что Даня появился в моей жизни очень вовремя — как раз в тот период, когда я перестала замыкаться в себе и стала готова к новым отношениям.

Вскоре Даня сделал мне предложение, но я почему-то засомневалась. А папа сказал:

— Брак — это не рабство, Катюш. Не сложится — разойдётесь. А сложится — будете жить долго и счастливо. Жизнь — она ведь короткая и непредсказуемая, сама знаешь.

— Но вдруг не получится? — спросила я. Страшно мне было идти на такой шаг, хотя папа был прав — я не в рабство себя продавала и в любой момент могла уйти.

— Так будет тебе ценный опыт. Как иначе жить-то, если не рисковать и не пробовать?

Поразмыслив, я всё-таки согласилась выйти замуж за Даню. Я и сейчас очень благодарна папе за те слова. Пусть и не вышло у нас «долго и счастливо», но я действительно приобрела ценный опыт и знала теперь, каких людей не следует выбирать в спутники жизни. Заодно и круг знакомых просеяла, вычеркнув из жизни всех тех, кто меня осудил.

Свадьба у нас была маленькая, но весёлая. Был мой отец, мать Дани, ещё по несколько родственников да по паре друзей. Денег нам надарили столько, что мы решили, не откладывая дело в долгий ящик, выкупить свою съёмную квартиру. Большую часть суммы внёс мой отец, плюс кое-что мы заняли у банка и довольно быстро с этим долгом рассчитались.

Жили мы с Даней хорошо: в быту сразу нашли общий язык, без труда распределили обязанности, с ходу расписали систему нашего семейного бюджета. Легко мне с ним было. Где надо, Даня брал ответственность на себя, а в других случаях уступал мне. Ни разу не было такого, чтобы он бил себя кулаком в грудину и орал: «Я мужик, будет так, как я сказал!» или наоборот — такого, чтобы он сник безынициативной тряпочкой и мямлил бы в углу.

Всё стало наперекосяк, когда свекровь, Ксения Фёдоровна, повадилась ходить к нам в гости.

Когда мы просто сожительствовали с Даней, она ко мне особо не лезла. То ли думала, что наши отношения долго не продержатся, то ли спугнуть не хотела — не знаю. А может, ей не нравилось, что мы живём в съёмной квартире — вроде как чужое, а не своё. Но как только мы эту квартиру выкупили, она почувствовала себя в ней хозяйкой: стала приходить, не спросив разрешения, начала вещи перекладывать, даже потребовала сделать ей дубликат ключей.

— Нет, — сказала я, — никакого дубликата.

— Но ведь у твоего отца он есть, — заметил Даня. — Несправедливо получается.

— Папа не ходит к нам в гости, как к себе домой, — ответила я, — и о визитах всегда предупреждает чуть ли не за неделю. А твоя мама немного берега, похоже, попутала. У нас своя семья, Дань, и делить жилплощадь с твоей матерью я не подписывалась.

Мы тогда сильно поругались — впервые с самого знакомства. Но я не уступила, и ключи Ксения Фёдоровна не получила.

Ключи я не хотела давать не только из-за её навязчивости, но и из-за отношения к Плюшке. Если Дане на животных просто было плевать — ну есть они, нет их, без разницы, — то Ксения Фёдоровна их прямо-таки ненавидела. Особенно собак.

— Животные должны жить на улице, — заявляла она всякий раз, как Плюшка выскакивала в коридор, чтобы её встретить. — Подальше от людей. Они грязные.

— Моя собака почище вас будет, — отвечала я, ничуть не заботясь о том, что могу ненароком обидеть Ксению Фёдоровну. Первая я бы никогда не начала разговаривать с ней в таком тоне, но раз она позволяет себе приходить в гости без спросу, да ещё и оскорблять мою собаку, то почему я должна миндальничать?

— Выкинуть бы её — и дело с концом, — заявила она однажды.

— Это — память о моей матери, — сказала я. — И ещё хоть слово плохое о моей собаке услышу — выкину не её, а вас. И запрещу Дане вас пускать.

В такие моменты мне остро не хватало мамы. Я не понимала, как нужно себя вести. Перебарщиваю ли я, с таким рвением отстаивая Плюшку? Или, может, нужно быть хитрее и искать к свекрови подход? Но, с другой стороны, она мне — чужая, почему я должна к ней какой-то подход искать, если она ко мне его не ищет?

— Мы с тёщей и тестем как-то сразу поладили, — сказал Отец, когда я пожаловалась на отвратительное поведение Ксении Фёдоровны. — Мне кажется, не стоит её пускать в ваш дом, раз отношения сразу не сложились. Я понимаю, мама… но пусть тогда Даня сам к ней ездит, а не тебя заставляет всё это терпеть.

Тут я была с отцом солидарна и много раз просила Даню перестать потакать своей наглой матери.

— Мы же вообще не ссорились, пока она в наши отношения не лезла, — заявила я во время очередного такого разговора. — А теперь через день скандалы. Меня это не устраивает. Я не для того замуж выходила, чтобы жить на пороховой бочке и терпеть в своей квартире неприятного мне человека.

— Просто тебе обидно, что у меня есть мать, а у тебя нет, — ляпнул тогда Даня.

Меня эти слова страшно обидели — настолько, что я неделю не могла заставить себя начать с ним разговаривать, не то, что обниматься и целоваться. Он ведь так хорошо меня знает, мы так здорово жили вместе, так почему он говорит мне такие ужасные вещи? Будто эмпатии совсем нет.

— Прости, родная, — извинялся он всю неделю. — Сам не знаю, что мне в голову стукнуло. Не должен был так говорить. Просто неприятно, что ты против мамы моей настроена, вот я и сказанул со злости…

— Я не просто так против неё настроена, — ответила я, когда более-менее пришла в себя и отпустила обиду. — Она приходит без приглашения, пытается устанавливать в нашей квартире свои порядки, обижает мою собаку. Это ненормально, Дань. Мы семья или что? Держи свою мать на расстоянии, и я буду к ней замечательно относиться. Разбираться с матерью — твоя задача, не моя. Если бы папа тебя донимал, я бы не ждала, пока вы сами разберётесь, а сама бы с ним поговорила.

— Ну и зря, — ответил Даня. — Мужчина с мужчиной должен разбираться, и женщина с женщиной. Чего я лезть-то буду?

Это был первый раз, когда он заговорил о стереотипах. Я сразу напряглась.

— Ничего я не должна, Дань. Хочешь спокойной жизни — потрудись что-то для этого сделать. Пока что нам мешает исключительно твоя мать.

Плюшка переживала, когда мы ссорились: начинала бегать вокруг, лезть под ноги — прямо как кошка. Я отвлекалась на неё и успокаивалась, а Даня так и оставался при своём мнении.

Грустно всё это было. Я чувствовала, что наш брак трещит по швам, и от собственного бессилия хотелось выть. Ну что я могла сделать? На поклон к Ксении Фёдоровне идти? Я могла бы извиниться за свою грубость, но ведь эта грубость стала лишь ответной реакцией на её действия.

— Ну что вы к нам таскаетесь, — спрашивала я, видя её очередной раз на пороге. — Мёдом вам тут намазано, что ли? Житья от вас никакого нет.

— Я к сыну, а не к тебе, — надменно отвечала она.

— Тогда по моим шкафам не лазьте, нечего вам туда свой нос совать.

Да, я хамила, но очень уж от неё устала. Я много работала, гуляла и занималась с собакой, делала свою половину домашних дел, а вместо отдыха и расслабления получала нервотрёпку в виде свекрови, которая громко причитала, как её бесит Плюшка. Ну бесит тебя собака — так не приходи в квартиру, где она живёт, в чём проблема-то?

— Сколько шерсти от твоей псины, — бухтела она, вытаскивая несуществующие волоски из еды.

— Это ваш волос туда упал, — отвечала я. — Вон, видите — того же цвета, что и ваши.

Признаю, я со своим характером тоже не подарок. Но всё, что мне было нужно, — это возможность спокойно жить у себя в квартире. Без незваных гостей, без скандалов, без длинного носа, который так и норовит залезть в мой комод и перебрать мои колготки или в кухонный шкаф и переставить все кружки.

Наверное, я бы ещё долго терпела это нездоровое противостояние, если бы Ксения Фёдоровна не перешла черту.

Вернувшись с работы, я ждала, что вот-вот из-за угла выскочит Плюшка и примется танцевать вокруг меня. Однако встретила меня тишина, только с кухни слышался шум льющейся воды — Даня мыл посуду.

— Дань, — я заглянула на кухню. — Где Плюшка?

— Мама сегодня приходила… — начал он, но я его перебила.

— Я за неё рада. Собака моя где?

— Твою собаку я отдал в добрые руки, моя мама сказала, что животным в доме не место — Заявил муж

— Ты сделал… что?

Голос у меня вмиг сел, я едва смогла выдавить из себя эти слова. До меня ещё даже не дошёл смысл сказанного, а слёзы уже полились сами собой — горячие, едкие, злые. В ярости я подскочила к Дане, вцепилась в его футболку и принялась на него орать. Наверное, жутко выглядела в тот момент, потому что он уставился на меня, широко раскрыв глаза.

— Немедленно верни мне мою собаку! — орала я. — Куда ты её сбагрил? Отвечай!

— Кать, да успокойся ты… — он попытался отцепить от себя мои руки. — Это же просто собака. Не место животным в квартире… да и маму она раздражает. И мне не очень нравилась.

— А меня мать твоя раздражает! И ты мне уже не очень нравишься! Давай мать твою в добрые руки отдадим?!

— Ну ты придумаешь…

— Дань, я не шучу. — Он всё дёргал меня за запястья, но я вцепилась в него как клещ. — Либо ты немедленно говоришь, куда дел мою собаку, либо я пишу на твою мать заявление о краже. И пусть с ней полиция разбирается. Хочешь матери такую весёлую жизнь?

— Ладно, Кать, отпусти меня! Вот номер, позвони…

Не дав Дане договорить, я выхватила у него из заднего кармана джинсов телефон. Он показал мне нужный номер, и я кинулась в соседнюю комнату — звонить людям, которым Даня спихнул мою собаку.

Поначалу отдавать Плюшку не захотели, но услышав мои рыдания и сбивчивые объяснения, пообещали завтра её привезти. Я хотела ехать за ней прямо сейчас, но меня попытались успокоить:

— Вы не волнуйтесь, мы вашу Плюшечку не обидим. Поздно уже, а завтра сами вам её привезём. Но не откажемся от шоколадки за беспокойство.

Я сквозь слёзы улыбнулась и пообещала им самую вкусную шоколадку, какую только смогу найти.

— Ну извини меня, Кать. — Я обернулась и увидела Даню, стоящего в дверях и вытирающего руки полотенцем. — Я ж не думал, что ты в такую истерику впадёшь… и было бы из-за чего.

— Не знал?.. — сипло спросила я. — Это собака моей матери. Всё ты знал. И знал, как я её люблю. Тебе просто плевать на меня и на мои чувства. В тебе сопереживания — ноль.

— Ну давай мне ещё диагнозов понаставь. — Он рассмеялся. — Начиталась всякого в интернете… Мир?

Я недоумённо на него взглянула. Он что, всерьёз полагал, будто я прощу эту выходку? Я и так была на грани уже много недель, а тут — такое предательство!

— Да какой тебе мир, Дань? Я на расторжение брака подаю. Не смогу больше жить с тобой. Твоя мать у меня поперёк горла уже, да и ты наглядно продемонстрировал своё отношение ко мне. Квартиру поделим: с твоей стороны вложений было меньше, так что выплачу тебе твою долю, так будет быстрее. Ну или продадим и поделим, не знаю. Мне всё равно. А сейчас или ты собираешь вещи и уходишь к маме, или я собираю вещи и ухожу к отцу.

— Я никуда не пойду, — спокойно сказал Даня.

Пожав плечами, я пошла собираться. Пусть поживёт тут один, с меня не убудет. Всё равно имущество потом через суд делить придётся — наверняка мамка надоумит его бороться за каждую копейку.

На работе все принялись меня расспрашивать, почему я ушла от мужа, а когда узнали, то покрутили пальцами у висков. Да и многие знакомые тоже решили, что я спятила: променяла мужа на собаку. Пусть думают, что хотят. Зато моя Плюшка теперь со мной, а сама я в ожидании бракоразводного процесса живу с папой. Давненько мы с ним столько времени не проводили вместе, так что — всё к лучшему.

Автобус несколько раз дёрнулся и остановился. Водитель спрыгнул со своего места и объявил пассажирам:

— Уважаемые пассажиры, машина сломалась. Сейчас я свяжусь с базой и попрошу прислать другой автобус. Тем, кто не может идти пешком, предлагаю подождать здесь, но предупреждаю — печка не работает. Если можете дойти до конечной пешком, лучше выходите сейчас. Осталось всего-то 6 километров.

Люди начали возмущаться, но суровая женщина лет пятидесяти в потрёпанной одежде крикнула:

— Ну чего разорались? Вам же ясно сказали: кто не может идти, можете сидеть и ждать. А я пошла.

Она накинула на плечо свой потёртый рюкзак и вышла из салона. На улице шёл небольшой снежок, мороз был несильный, и она бодро пошла по дороге.

«За час должна добраться, — подумала она, глянув на часы в кнопочном телефоне, который нашла на вокзале. — Только поторопиться бы надо, сейчас-то рано темнеет».

Прибавила шаг, но тут почувствовала, как её спина покрылась потом. «Притормози. Нет, так не годится. Если я вспотею, то сразу замёрзну. Лучше идти не спеша,» — решила она и двинулась обычным шагом.

Вдруг её толкнул в сторону порыв холодного ветра.

«Ох, нет, только не это, — подумала она. — Только метели не хватало.»

Но снежная буря уже началась. Ветер быстро насыпал на дорогу непролазные сугробы, и Рите, так звали путницу, пришлось сойти на обочину, где снег не задерживался, а сметался на шоссе. Она обернулась к автобусу, но его уже не было видно из-за снежной пелены.

В одном месте дорога вильнула вправо и оказалась вся засыпана снегом. Куда идти дальше, Рита не видела, поэтому пошла наугад. С каждым шагом идти становилось всё труднее, ноги в невысоких сапожках увязали в снегу.

Рита остановилась и стала думать, что делать: вернуться или идти дальше. Тем временем снег продолжал валить крупными хлопьями, засыпая всё вокруг, так что уже было неясно, где дорога, а где назад к автобусу.

Рита постаралась вспомнить, сколько раз она оборачивалась, чтобы вычислить направление, но становилось темно. Пришлось включить фонарик на телефоне, чтобы подсветить себе путь, но его хватило ненадолго, вскоре он потух, и Рита вновь оказалась в темноте.

— Зачем я потащилась в такую даль на ночь глядя? — ругала она себя, как вдруг заметила впереди какие-то огоньки.

«Селение какое-то,» — обрадовалась Рита и собрала все силы, чтобы пробираться вперёд. Наконец, она оказалась возле небольшого домика на краю деревни. Он стоял на отшибе, окна были закрыты ставнями. Рита с трудом добралась до крыльца и принялась стучать:

— Откройте, пожалуйста, — шептала она, окоченевшая, не понимая, куда подевался её голос.

Потеряв всякую надежду, что ей отворят, она случайно нажала на металлический рычаг замка, и дверь открылась. На Риту пахнуло старой избой и холодным нежилым духом.

«Ну хоть не дует», — подумала женщина, ощутив облегчение, и стала шарить в кармане.

Нашла там сдавленный коробок и чиркнула спичкой. Комнатка была небольшая, с печкой. На столе стояла старая керосиновая лампа. Рита подошла ближе и попыталась её зажечь. Удалось не сразу, но когда огонёк загорелся, ей показалось, что в домике стало даже чуть теплее.

При свете лампы она заметила, что рядом с печью стоит ведро с мелкими щепками и потемневшими дровами. Она сунула туда несколько щепок, смешанных с сухой травой, и подожгла. Те весело разгорелись, и Рита протянула к огню замёрзшие пальцы.

«Слава Богу, не замёрзну насмерть», — подумала она.

Рита была сиротой. Детство и юность провела в детдоме и школе-интернате. После поступила в училище, выучилась на маляра-штукатура и плиточника, вышла замуж. Супруг у неё был деревенский, так что жили в доме с печным отоплением и удобствами во дворе. Но Рита не жаловалась.

Муж трудился трактористом у фермера, а она по своей специальности. Довольно быстро молодая семья собрала средства на постройку и ремонт, провели воду в дом, сделали перепланировку. Теперь у них появилась и ванная, и отдельная от жилой кухня, и паровое отопление на дровах. Жили и радовались, сыночка растили.

Потом, когда сын пришёл из армии, бригаду Риты пригласили поработать в город. Она и поехала, думала подзаработать денежек сыну на свадьбу. Он сказал, что у него невеста осталась в том городе, где служил.

Однако не суждено было этой свадьбе состояться. В один из дней Рите позвонили из сельсовета и сообщили, что дом сгорел, а муж и сын погибли от чадного дыма. Не веря в произошедшее, она помчалась домой, но нашла на месте лишь груду обгоревших остовов.

— Да что же это, за что? — кричала она не своим голосом, оплакивая любимых мужчин, которыми так гордилась.

Соседи как могли пытались утешить несчастную, приглашали пожить к себе, но Рита словно была не в себе. Каждое утро ходила на кладбище и читала молитвы на могилках до потери сознания. Ей часто вызывали скорую, а председатель предложил выделить жильё и дать работу, но она никого не слышала, только ходила вокруг пепелища да на кладбище бегала. А когда ела, когда спала — никто не знал.

В конце концов, не в силах больше находиться в селе, где всё напоминало о сломанной жизни, она подалась в город. Пыталась работать по специальности, но у неё появились конкуренты — бригада мигрантов под руководством местных дельцов. Так что Риту довольно быстро вытеснили с этого рынка, и она устроилась было в коммунальное хозяйство, но там зарплату платили через раз, на съёмное жильё никак не хватало.

А тут ещё здоровье стало подводить: одышка, сердце стало пошаливать. Рита стала бродяжничать, просила милостыню, ночевала то на кочегарке, то где придётся. Полиция, конечно, гоняла. Так продолжалось несколько лет.

Как-то раз, когда их со знакомой бродяжкой выгнали из здания вокзала прямо на мороз, она решила вернуться в деревню мужа. Всё-таки её там знали, могли помочь. Да и председатель обещал помощь. Так она и оказалась в том злополучном автобусе…

***

Когда куча щепок в печи хорошенько разгорелась, Рита подложила в топку дрова. По дому поплыло живое тепло, и она почувствовала, что её вот-вот свалит. Рита заглянула за печку и увидела там лежанку, обложенную старой плиткой.

Она улеглась на тёплые камни, сняла куртку и положила её под голову, мгновенно уснув.

Утром её разбудил тонкий луч света, пробившийся в комнату через щель между закрытыми ставнями. Открыв глаза, она тут же зажмурилась от яркости. Спустившись с лежанки, оделась, так как печь давно потухла и в доме стало прохладно. Достала из рюкзака половину батона и коробку сока, перекусила и тщательно собрала крошки.

Решив выйти из дома и открыть ставни, она потянула на себя входную дверь и заметила на крыльце свежие следы в снегу. Подойдя ближе, увидела, что они детские, похоже, от валенок. На ступеньке лежало что-то ярко-красное. Наклонившись, она подняла детскую вязаную варежку с узором в виде снежинки.

«Интересно, — подумала Рита, — кто-то был здесь раньше, чем я проснулась».

Следы вели за дом, и она решила пойти по ним. Они утопали в глубоких сугробах и вели к дому, но вдруг обрывались. Рита растерянно подняла голову, не зная, куда идти дальше, и двинулась по следам машины, которая, похоже, проехала после трактора. Через несколько минут она оказалась перед калиткой возле храма. Во дворе за оградой стоял старенький автобус, а дверь в храм была приоткрыта.

Рита решила войти. Судя по всему, храм был недавно построен. Внутри стояли несколько мужчин с бородами, которые штукатурили стены. Она наслаждалась теплом, идущим от пола с подогревом, и наблюдала.

— Да не так, батюшка, вот так, — говорил один из них другому, у которого борода была ещё длиннее. Тот беспомощно провёл шпателем по стене, и большой кусок штукатурки свалился на пол.

— Эх, — воскликнул басом мужчина с густой бородой и положил шпатель в ведёрко. — Нет, Юрий Николаевич, не выйдет из меня штукатура, руки, понимаешь, крюки.

— Да полно вам, батюшка, на себя наговаривать. Я же вам показываю, вот так…

Но батюшка уже заметил вошедшую Риту и с интересом поглядывал на неё.

Она подошла и спросила:

— Здравствуйте. Не подскажете, кто вот такую рукавичку потерял?

Юрий пожал плечами, а батюшка взял находку и крикнул куда-то наверх:

— Лиза!

Рита подняла голову и увидела молодую женщину в белом платке, стоявшую на широком деревянном балконе прямо над входом.

— Это не наши потеряли? — спросил батюшка, помахивая варежкой.

— Вроде наша, — ответила она и быстро спустилась вниз. Взяв варежку, она улыбнулась. — А, это Катина. Она сегодня к заброшенному дому бегала, уверяла, что видела, как ночью из его трубы валил дым.

— Да ты что! — удивился священник. — И что, нашла кого-нибудь?

— Нет, говорит, ставни на окнах закрыты, никого не видела и следов не нашла. Хотя могло и метелью замести, — ответила женщина и посмотрела на Риту. — А вы где нашли варежку?

— На крыльце. Я вчера в тот заброшенный дом с трассы забрела, автобус сломался, так я думала, замёрзну да помру, — призналась Рита. — Хорошо, что дровишки нашлись, хоть немного согрелась.

— А куда же вы ехали? — спросил батюшка.

— В Совий Яр, — почти хором сказали все трое.

— Так вы совсем не туда попали. У нас село Ленское, до Совьего Яра километров десять будет.

Рита развела руками.

— Ну, значит, судьба меня к вам привела. — Она посмотрела на батюшку. — Я маляр, штукатур и плиточник, могу вам с ремонтом помочь.

— Правда? — ахнул тот. — Так это же замечательно, а то я совсем никудышным учеником оказался, ничего не получается. — Он подошёл к Рите, протягивая ладонь. — Ну, давайте знакомиться. Я настоятель, отец Андрей. — Он показал на Лизу. — Моя жена, её положено называть матушкой. Нам такие мастера, как вы, очень нужны. А в нашу глухомань никто ехать не соглашается.

— Маргарита, — представилась она и спросила: — Так что, можно приступать?

Ей не терпелось начать работу.

— Ну что вы, — протянул батюшка. — Вы с дороги, наверняка ещё не завтракали. Сейчас мы вас накормим, а уж потом…

Он кивнул матушке, и та пошла в небольшое здание рядом с храмом, где, как оказалось, была устроена трапезная. Там несколько гладких улыбающихся женщин накрывали стол. Лиза вернулась и пригласила всех обедать.

Рите налили наваристого рыбного супа с сухариками, поставили рядом салатницу с сельдью под шубой, чашку с горячим чаем и пирожок на блюдце. Она уже и забыла, когда ела нормальную еду, поэтому осторожно, стараясь не набрасываться, принялась есть.

Вдруг одна из женщин спросила:

— Рит, а ты не из Совьего Яра?

— Ну да, — ответила та и тут же узнала свою соседку по улице, на которой раньше жила. — Ой, Валечка, это ты! А как ты здесь?

— Так ведь у нас в Совьем церкви нету. Вот я сюда и езжу, — ответила Валентина. — Помнишь, председатель тебе домик выделил? А ты жить не стала, и тот домик отдали семье переселенцев из подтопленного района. Вот так-то. Где же ты теперь жить-то будешь?

Рита пожала плечами и заметила, что Валентина, наклонившись к матушке, что-то прошептала ей на ухо. На лице Лизы появилось изумление.

— Что ж, мы не найдём, куда специалистку поселить? — сказал батюшка. — Да хоть тот домик, где вы ночевали, в порядок приведём, дровишек подкинем и живите себе на здоровье.

Рита улыбнулась. Никогда ещё проблемы не казались ей такими легко разрешимыми, как в обществе этих людей.

Она наконец попросила дать инструменты и показать фронт работ. Отделка стен продолжилась, а Лиза с женщинами тихонько распевали тропари, видимо, готовясь к службе.

Рита занималась любимым делом и отдыхала душой. Ей было всё равно, сколько ей заплатят и где она будет жить. Приводить в порядок стены такого красивого храма было ей самой в радость.

— Ну, Маргарита, хватит уже, потрудились вы на славу, — сказал батюшка Юрий Николаевич. — А теперь пора отдыхать. Поедемте к нам домой, поужинаем.

Рита стала отказываться:

— Да что вы, куда мне к вам домой? Вы разве не видите, на кого я похожа?

— Ничего, вы примерно такой же комплекции, как моя жена. Найдём для вас и халатик, и всё, что нужно. Выкупаетесь, поспите в тепле, — упрямо сказал батюшка.

Когда в храм вбежала девочка лет четырёх с кудряшками из-под шапки и со смеющимися глазками, Рита неожиданно для себя согласилась. Невозможно было отказать малышке, которая подошла к ней и сказала:

— Это вы мою варежку нашли? Вот спасибо! А я так расстроилась, думала, на дороге потеряла, и там её собаки затаскали. Мне их мама связала.

***

У батюшки и матушки было трое своих и трое приёмных детей, которые по разным причинам остались без родителей.

— Сашка сам пришёл, — рассказывала матушка Лиза Рите. — Заметили его на службе перед Рождеством лет пять назад. Стоит в уголочке, ручки сложил, шепчет что-то. Бабульки, его увидев, сразу поняли, что он не местный. Стали после службы расспрашивать, оказалось, сирота. Мать похоронили, отца в тюрьму отправили, а ему одна дорога в детдом. Он взял и сбежал, не знаю, как по сугробам к нам пробрался. Но мы с батюшкой решили его усыновить, нашли документы, всё оформили. — Лиза улыбнулась.

Рита пила чай у окна, прислушиваясь к её ласковому голосу.

— Мите двенадцать, мать и отец лишены родительских прав, пьяницы. А Вику мы в детдоме сразу заметили, когда привозили туда подарки, собранные прихожанами. Все шумят, прыгают, а она сидит себе, думает что-то.

Вика, услышав, что говорят, бросила своё рисование и подбежала к матушке:

— Мам, можно я завтра в школу своего медвежонка возьму?

— Возьми, но вдруг он там потеряется, не будешь потом плакать?

— Нет, я его на карабинчик к рюкзаку прицеплю, — сказала Вика и убежала.

— Ну и Катюша у нас с самой необычной историей, — продолжала Лиза. — Приехала в Совий Яр молодая беременная женщина, искала жениха по адресу. Пришла к усадьбе, а там только пепелище. Закричала, и у неё начались схватки. Соседки вызвали скорую. Никто не знал, откуда она, а сама уже говорить не могла. Только когда её грузили в машину, прошептала, что ребёнок у неё от Володи Шмелёва, который в пожаре погиб. Мы ездили к ней в роддом, но к сожалению, роженица не выжила, дочь оставила сиротой. Так и взяли девочку себе. Я тогда как раз Славика родила, вот и выкормила их вместе.

Рита задрожала, как от лихорадки, схватилась одной рукой за сердце, а другой за руку матушки.

— Господи, да это же Володи, моего сына, дочка! — воскликнула она.

— Да, Маргарита Ефимовна, — подтвердила Лиза. — Валя рассказала мне, что вы Катина родная бабушка. Мы её так и записали — Екатерина Владимировна Шмелёва. Думали, вдруг родня найдётся.

— Разве может такое быть? — залилась слезами Рита. — Я ведь уже так привыкла к несчастьям, что ничего хорошего от жизни и не ждала.

Матушка Лиза обняла плачущую женщину, а подошедший батюшка сказал:

— Так что, Маргарита Ефимовна, придётся вам поселиться у нас на правах Катиной бабушки. Катюша нам как дочь, так что мы вам её за так не отдадим, — пошутил он. — А места у нас хватит, прихожане вон какой дом нам справили. Будете жить не в тесноте и не в обиде… Дети, послушайте, что скажу, — крикнул он. — Сегодня у нас в храме нашлась ваша бабушка Рита. Теперь она будет жить вместе с нами.

Удивлённые дети окружили Маргариту.

— А вы умеете сказки рассказывать? — спросила Катя.

— Внученька, конечно, — ответила та, — в детдоме их много читали.

— Так вы тоже детдомовская? — оживились Вика и Саша. — А мы думали, в детдомах только маленькие живут.

— Так я тоже там жила, пока была маленькой, а потом стала взрослой и на работу пошла.

— А кем вы работаете? — спросили дети почти хором.

— Маляр-штукатур, — ответила Рита и удивилась от реакции ребят. Они весело рассмеялись.

— А папа не может штукатурить, — сказал один из них. — Каждый вечер маме жалуется, что у него не получается.

На следующий день все дети, которые ещё не ходили в школу, приехали вместе с батюшкой в храм посмотреть, как работает Рита. Она наносила штукатурку ровным слоем на стену, не оставляя ни складок, ни пузырьков.

Дети, заворожённые её движениями, с широко раскрытыми глазами говорили подходившим к ним прихожанам:

— Это наша бабушка, она ещё и красить умеет, и плитку укладывать. Так что скоро все стены красивыми сделает.

К весне внутренние работы действительно были закончены, и прихожане стали готовиться к Пасхе. За несколько дней до праздника на имя матушки Лизы пришло письмо из Острогожска. В нём сообщалось, что Катин дед со стороны матери умер и оставил внучке завещание на дом в частном секторе этого городка.

В письме говорилось, что дедушка, когда получил сообщение о смерти дочери и рождении внучки, сильно горевал. Они расстались с дочерью после крупной ссоры, он не мог простить ей, что она нагуляла ребёнка без мужа. Тогда-то его дочь и поехала искать жениха, отца Кати. Всё это время дед хотел написать завещание на внучку, но был таким подозрительным, что никак не решался взяться за столь серьёзное дело. И только перед самой смертью взял с матушки Лизы клятвенное обещание, что она его не обманет.

— Ну вот, — сказала Лиза, — у нашей Катюши появилось своё жильё. После Пасхи поедем смотреть.

Семья и в самом деле ездила в Острогожск на батюшкином автобусе, чтобы принять Катино наследство и сдать его в аренду хорошим людям. Это путешествие стало ярким впечатлением в их интересной жизни, полной неожиданностей и любви.

Свекровь залетела в комнату неожиданно. Эльвира в этот момент переодевалась. Она вздрогнула и поспешила поскорее натянуть футболку. Хотела возмутиться и попросить Зою Николаевну больше не делать так, но по виду свекрови поняла – та не в духе. И чего она так злилась? На работе какие-то проблемы? Женщина работала в библиотеке. Там редко происходило что-то неприятное. Кто будет устраивать скандалы в библиотеке? Да и начальству особо не за что отчитывать. А что ещё так сильно обеспокоило свекровь? Ни единой мысли в голове не было.

— Что-то случилось? На вас лица нет! – забеспокоилась Эльвира.

— Какая бесстыжая! Поглядите-ка на неё. Язык поворачивается у тебя такие вопросы мне задавать? Сама ничего не хочешь сказать?

Видно было, как трясёт Зою Николаевну, а вот почему? Хороший вопрос, только ответа на него Эльвира не знала.

— Молчишь! Конечно! Даю пять минут, чтобы освободила мою квартиру, воровка! И мне всё равно, куда ты пойдёшь. Только из уважения к сыну я не стану обращаться в полицию, но посмеешь задержаться тут дольше – так и знай, вызову полицейских.

— Зоя Николаевна, почему вы такие слова говорите? Я никогда не брала ничего чужого. Почему вы оскорбляете меня?

— Ты украла мой фамильный перстень! Признайся хотя бы, кому ты его продала, чтобы я могла выкупить. Ох, моё бедное сердце! – женщина схватилась за сердце и тяжело задышала.

— Я не брала ваш перстень. Ничего у вас не брала.

— Вчера ты убиралась, а когда ушла – перстень исчез. Как ты смеешь теперь оправдываться и говорить, что не брала ничего? Скажи мне, где он, Эля! Уведи от греха, а не то я обращусь в полицию, так и знай. Вчера тебе неожиданно выдали премию на работе. Теперь понятно, как ты планировала оправдать исчезновение моего перстня. Думала, никто не догадается? Не подумает на тебя? А я сразу поняла, что это ты его украла! И продумала историю, откуда у тебя появились деньги. Молодец! Ничего не скажешь.

Зоя Николаевна металась от отчаяния. Видно было, что она сама не понимала толком происходящее. Эльвире обидно стало, что её обвиняли в том, чего не совершала на самом деле. Она много раз попадала в ситуации, из которых казалось и нет выхода, но никогда ни копейки ни у кого не взяла. Когда девчонки в магазине, где подрабатывала Эля во время учёбы, обвешивали и обманывали покупателей, сама она считала всё честно. Многие даже удивлялись, что в её смену тратят меньше, а покупают больше. Как-то ей даже подарили большую шоколадку за честность. Найдя кошелёк на остановке, Эля позвонила его владельцу, чтобы отдать находку. Хоть там и лежала сумма, которая могла на тот момент помочь ей, но брать чужое девушка не стала. Так она познакомилась теперь уже со своим мужем, Михаилом.

— Я убиралась, но я не трогала ваш перстень. Зачем мне брать ваши вещи? Мы с Мишей сами зарабатываем. И у вас пожить решили только чтобы не платить лишние деньги за аренду, пока идёт ремонт в нашей квартире. А премию я действительно получила. Да хотите, можете моему начальнику позвонить и спросить. Он всё подтвердит.

— Вот и езжай в голые стены. Хоть с рабочими там ночуй – мне всё равно. Бесстыжая. Смотрит мне в глаза и врёт. А ты ведь мне нравилась! Я за тебя заступалась, между прочим, когда вы что-то поделить не могли с моим сыном. Ничего-ничего! Я прямо сейчас позвоню Мише и всё ему скажу про тебя. Может, задумается – нужна ли ему такая жена.

Выслушивать оскорбления Эльвира больше не могла. У неё не оставалось никаких сил на это. Глаза запекло от нахлынувших слёз, а в груди больно-больно стало, словно кто-то с силой ударил в солнечное сплетение. Схватив тёплую кофту и сумочку, в которой были деньги и карты, Эля бросилась к входной двери.

Сердце клокотало где-то в районе горла.

Её обвинили в воровстве!

Такой случай уже был много лет назад. Эля училась в пятом классе. Одноклассница, с которой она дружила, вытащила из сумочки учительницы деньги и какую-то побрякушку. Безделушку эту она сунула в портфель Эли, а когда началась проверка, ту обвинили в воровстве. И родителей в школу вызывали. Отец сразу заявил, что его дочь никогда бы не пошла на такое ужасное преступление, что вора нашли не там. Несколько дней Эля не могла толком есть и пить. Она пропускала школу и даже ленилась встать с кровати – так сильно на ней сказалось обвинение. В итоге настоящую воровку удалось разоблачить. Перед Элей учительница извинилась, конечно, но осадок остался. И теперь снова.

Телефон в кармане дребезжал, а Эля просто шла вперёд, утирая слёзы, которые не переставали катиться из её глаз. Она добралась до ближайшего парка, рухнула на скамейку и только тогда нашла в себе силы, чтобы достать телефон и ответить мужу.

— Эль, ты где сейчас? Я отпросился с работы после звонка мамы. Уже в машине. Сейчас буду выезжать.

— В парке недалеко от дома. Мог бы не отпрашиваться. Я в порядке.

— Слышу по голосу, как ты в порядке. Произошло какое-то недоразумение. Я разберусь, ты не переживай главное.

Как только муж приехал и присел на скамейку рядом с Эльвирой, ей сразу стало легче и теплее. Казалось, что все невзгоды остались позади, но она на всякий случай решила уточнить:

— Ты веришь, что я ничего не брала?

— Конечно, верю! Мама, наверное, снова перекладывала свои украшения, или уронила, и он закатился куда-то. Да и зачем тебе?

— Она считает, что премия, которую мне вчера выплатили – это сумма, вырученная за кольцо. Ну или перстень. Бред, понимаю. Я даже не нашлась со словами, ничего не сказала практически в своё оправдание. Ты ведь знаешь, что в детстве уже однажды я столкнулась с такой несправедливостью.

— Тише! Всё будет хорошо.

Михаил обнял жену и успокаивающе погладил её по спине.

— Пойдём домой? Я поговорю с мамой, мы разберёмся в этом недоразумении. Ты продрогла. Не хватало ещё заболеть.

— Нет, я не хочу. Прости, но я не смогу. Точно не сейчас. Плохая была идея сэкономить и временно пожить у твоей мамы.

— Видимо так. Мне очень жаль, что тебе снова пришлось выслушивать безосновательные обидные обвинения в свой адрес. Тогда я сейчас отвезу тебя в гостиницу. Поеду к маме и постараюсь разобраться во всём. Заодно и вещи наши соберу.

— Это будет прекрасное решение. Спасибо тебе за поддержку. Мне приятно, что ты веришь мне.

— А как может быть иначе? Я ведь знаю свою жену. И никогда не женился бы на бесчестном человеке. Постой… а когда он пропал?

— Твоя мама сказала, что вчера.

Михаил стиснул зубы, но выводы свои оставил при себе. Ему хотелось сначала убедиться, что мама действительно не засунула куда-то украшение и не уронила его.

Мужчина отвёз супругу в гостиницу, а сам поехал к матери. Зоя Николаевна уже ждала его. Сходу начала причитать, что не ожидала такого удара в спину от снохи.

— Я же её за дочь вторую принимала, а она!..

— Она ничего не брала, мама. Зря ты обвинила во всём Элю. Она честная и никогда не возьмёт чужого. Вспомни, как она вернула мой кошелёк в прошлом.

— Это она вознаграждение ждала, может, денег ей показалось недостаточно и рассчитывала больше получить?

— Мама, — возмутился Михаил. – Она ни копейки не взяла, хоть я и настаивал на вознаграждении. Эля не воровала твой перстень.

— Ты меня не убедишь, что у него выросли ножки, и он убежал сам. Это она сделала. Больше некому было.

— А я так не думаю, — хмурым тоном ответил Михаил.

Мыслям, пришедшим в голову, верить совсем не хотелось. Избавиться от них тоже не получалось. Они назойливой мухой крутились в голове. Хоть мужчина и пошёл искать перстень матери, но интуиция подсказывала, что он не ошибся, и только одному человеку известно, куда подевалось украшение на самом деле.

Полгода назад Михаил с женой приехали к матери отмечать Новый год. Они решили, что останутся с ночевой, а потом поедут к родителям супруги. Тогда из сумочки Эльвиры пропали деньги. Она была уверена, что брала их, но найти так и не смогла. А ещё её любимый браслет. Сложностей поймать воришку не составило – младшая сестра Михаила, Маша, прокололась своим поведением. После она клялась и божилась, что больше никогда, что её молодой человек заставил её украсть всё и принести ему деньги.

Михаил поверил сестре. Эльвира тоже не стала ссориться с ней. Браслет девушка вернула, так как в праздники заложить его никуда не удалось, а вот деньги успела потратить. Рассказывать матери о столь неприятном инциденте Михаил не стал. Он провёл воспитательную беседу с парнем Марии, и сестра рассталась с ним уже в тот же день. Она не винила брата, говорила, что давно следовало это сделать. Обещала, что теперь будет встречаться только с правильными парнями.

И он поверил.

Сестра жила сейчас в съёмной квартире со своей подругой, смогла убедить мать помочь с арендой, потому что так ей удобнее добираться до университета. Из-за большой разницы в возрасте стать друзьями с младшей сестрой не получилось. Да и примером тоже не вышло, ведь у молодёжи сейчас свои кумиры, на которых они стараются равняться. В общем, общались они постольку-поскольку, но одно Михаил знал точно – вчера Маша приезжала в квартиру, чтобы взять кое-какие продукты. Всё жаловалась, что с подработками не везёт, а на стипендию одну не вытянешь.

Проверив всё в комнате матери вдоль и поперёк, Михаил не стал тянуть и сразу же рванул к сестре. Он пытался дозвониться до Маши, но она не брала трубку, а когда приехал в квартиру, ужаснулся от того, в каком виде она предстала перед ним. Что там за вечеринка была – понятно сразу стало по резкому запаху aлгоколя, ударившего в нос.

— Ты так учишься, да? – зашипел Михаил на сестру.

— Ты приехал меня лечить? Я уже взрослая, сама могу решать, как мне учиться и как жить вообще, так что опоздал, братишка. Занимайся своими делами.

— Я и займусь. Прямо сейчас поедешь со мной и расскажешь, куда заложила перстень. На эти деньги гуляете, да?

Мария мгновенно побагровела.

— А может, мне сразу в полицию обратиться? Чтобы вас всех тут повязали? Непонятно ведь чем вы балуетесь. Вещи свои заедешь заберёшь завтра, больше в эту дыру не вернёшься. Посмеешь слово против сказать, я не только матери расскажу, чем ты занимаешься, но и отцу позвоню.

Хоть отец давно ушёл из семьи, но Мария боялась его. Потому что он частенько делал ей дорогие подарки и переводил ей из месяца в месяц деньги, о которых ничего не знала мать. Никакой стипендии девушка не получала на самом деле, а за обучение ей платил отец. Она боялась разочаровать его и перестать получать подарки, в которых так нуждалась.

Понимая, что брат не шутит и готов вызвать полицию, Мария сообщила своим друзьям, что вынуждена покинуть их. Кто-то даже попытался вмешаться, остановить её, но Михаил выглядел слишком убедительно. Он сразу дал понять, что если встанут на его пути, то могут огрести.

Мария плакала в машине Михаила, говорила, что она не умеет жить по-другому, что судить он её не смеет, ведь у каждого своя дорога. Только её слёзы ничуть не трогали. В своё время Михаил всё старался сделать, чтобы сблизиться с сестрой, помочь ей вырасти правильно, но она не слушала его. И вот во что это всё вылилось.

— Ты начнёшь новую жизнь, а если нет… помощи не жди. Увезут в ментовку, будешь сама разбираться.

Мария рассказала, в который ломбард сдала перстень. Владелец совсем не обрадовался требованию Михаила вернуть украшение за ту сумму, за которую получил его, но когда понял, что дело может коснуться полиции, сразу же поспешил уладить конфликт.

Останавливаться на этом Михаил не планировал. Он велел Марии самостоятельно рассказать матери всю правду, ведь из-за неё пострадал невинный человек.

Тяжело было, однако страх, что всё дойдёт до отца, приземлял её. Мария рассказала матери, что это она украла перстень. Сказала, что стыдно было просить деньги, а украшение мать давно не надевала, поэтому дочь посчитала, что она и не заметит его пропажи.

— Как же так, Машенька? Как ты могла так поступить? А я ведь на Элю сорвалась. Обвинила человека, который на самом деле этого не делал. Ты могла попросить у меня больше денег. Зачем было воровать мои украшения? – всхлипнула Зоя Николаевна.

Как только семейные разборки окончились, Михаил собрал вещи на первое время и вернулся в гостиницу. Он рассказал жене о случившемся.

— Надо же! А я ведь выбросила тот случай с пропажей денег и браслета из головы. После обвинений Зои Николаевны даже думать ни о чём толком не могла, поэтому такая мысль не пришла в голову.

— Да даже если бы ты вспомнила, то мама вряд ли поверила тебе. А вот когда воришка сам признался, там уж и доходит, что ты обидел невиновного. Всё будет хорошо теперь. Я завтра потороплю ребята, знакомые ведь, войдут в положение и закончат всё поскорее, чтобы мы вернулись в свою квартиру. А пока поживём недельку в гостинице. Я договорился, нам сделают хорошую скидку за то, что сразу за всё время заплачу. И бог с ними, с деньгами. Заработаем новые. Главное, чтобы душевное состояние было в норме.

На следующий день Зоя Николаевна попросила Эльвиру о встрече. Она просила прощения, но осадок всё равно оставался. Конечно, Эля не злилась на женщину, однако всё равно не хотела возвращаться в её квартиру. Всё повторилось как и прошлый раз – невинного человека обвинили, а потом попросили прощения. Да только вряд ли это теперь поможет стереть из памяти пережитый стресс. Лучше сотню раз подумать, получить доказательства, а только потом винить и проклинать кого-то.

Мария вроде бы встала на путь исправления, но долго не продержалась. Она снова вернулась к своим друзьям, стала часто ругаться с матерью и требовать денег. И в итоге осталась ни с чем. Даже отец поставил её перед выбором, а впоследствии прекратил финансирование. Пришлось экстренно устраиваться на работу в рыбный магазинчик и стоять за прилавком. Михаил надеялся, что хотя бы труд избавит от бредовых идей его младшую сестру, но какой там? Вечерами она мчалась к своим друзьям, и все деньги сливала на гуляния с ними.

— Все, переобула нашу старушку на зимнюю резину, теперь переживем зиму. — сказала я супругу.

— Хорошо, но надо бы новую машину, конечно. Хочется и по стране поездить, пока детей нет.

— Я тоже, Паш, об этом думаю. Давай начнем подыскивать варианты, а нашу на продажу выставим. В долги сильно тоже лезть не хочется, так что ищем по средствам. Копим-то уже давно, можно что-то подыскать куда лучшее, чем наша нынешняя рабочая лошадка.

Здравствуйте, дорогие читатели. Сегодня поделюсь с вами очередным случаем из практики, который, думаю, многим покажется знакомым. Ко мне пришла клиентка и рассказала о событии, которое произошло недавно в ее семье. Разрешившийся в итоге конфликт оставил у героини много противоречий, с которыми мы с ней вместе разбирались на сеансах.

Машина эта досталась мне от папы. Когда я вышла замуж три года назад, отец как раз купил себе перспективного дорого японца, а дитя отечественного автопрома отдал мне. Мы с мужем были рады такому подарку – возит же, что еще надо! Но машина моложе с годами не становилась, хоть обращались со старушкой и очень бережно.

Наш брак с Пашей можно было с уверенностью назвать удачным. Мы познакомились с ним на курсах английского языка, куда оба ходили после работы. Мне язык нужен был, чтобы подрабатывать переводами, а будущий муж просто любил тему про саморазвитие. Он много читал, и на иностранном языке в том числе, вот и пошел поднимать уровень с помощью курсов. Сидели рядом, вместе ходили домой – оказалось, что квартиры наши неподалеку, в соседних домах. Спустя восемь месяцев, паша позвал меня замуж. У обоих за душой особенно ничего не было, даже жилье пришлось снимать. Но мы не спешили с детьми, наслаждались супружеством и друг другом. На одежду нам хватало, на еду тоже, аренду за квартиру платили без просрочек.

Паша работал на заводе электриком, я трудилась бухгалтером в небольшой компании. Деньги мы оба тратили довольно рационально, оба были ранними птахами, а дома предпочитали порядок. Особенных притирок, когда съехались, и не было. Как-то сразу обрели друг в друге тихую гавань и комфорт. Вечерами читали, смотрели фильмы, болтали. Нам всегда было о чем поговорить с мужем. Мечтали путешествовать, но машина наша была слишком старенькой, чтобы рисковать ехать на ней на длинные расстояния.

Только и выбились на нашей старушке недалеко от города – осенью в лес за грибами, летом на озеро шашлыки пожарить. Но радовались и тому.

Со свекровью отношения у меня не заладились с самого начала. Почему-то Ирина Дмитриевна с первого дня считала, что я хочу ободрать ее сына как липку, и он для меня только перевалочный пункт на пути к более выгодному финансово браку. Мать мужа, конечно, ошибалась. Я прекрасно знала за кого выхожу, я искренне любила Пашу, и никого, кроме него, в целом свете не замечала. Мы с мужем были родственные души. Он начинал фразу – я заканчивала. Мы часто вместе смеялись до слез, могли часами обсуждать прочитанную книгу.

Ирина Дмитриевна пыталась настраивать сына против меня, но Паша неизменно вставал на мою сторону, прося мать не говорить про меня гадости. За эту поддержку я мужа тоже ценила, ведь брак – это влюбляться в одного и того же человека много раз. И за его поступки в том числе.

Постепенно мы наживали в квартиру технику, к осени прикупили теплых комфортных вещей, обуви. С питанием тоже проблем особых не возникало. И я, и Паша, любили простую еду – минимум мясного, максимум овощного, каш, рыбы. По праздникам морепродукты, натуральные соки. Оба ели много фруктов. Конфеты и торты почти не брали, предпочитая сухофрукты и виноград. Летом брали арбузы и дыни, которые ели в страшных количествах.

Наш образ жизни свекровь тоже не раз критиковала.

— Это что, суп? Оранжево-зеленый?

— Суп из тыквы, брокколи и порея. Мы очень любим с Пашей.

— О господи! А мясо там хоть есть?

Я загадочно улыбалась, стараясь не вступать в конфронтацию с матерью мужа.

— Нормально надо мужика кормить, София! С чем котлеты, я не пойму?

— С соевым фаршем и кабачками. А эти из нутовой муки.

Вид у свекрови был такой, словно ей предлагали съесть крота под ананасовым соусом. Ирина Дмитриевна бывала у нас не часто, что меня несказанно радовало, так как каждый ее визит был для меня настоящим испытанием на прочность. Она критиковала все – книгу, оставленную на диване, содержимое кастрюль и сковородок, даже мой внешний вид.

Я старалась не обращать на мать мужа внимания. В конце концов, жила-то я с Пашей, и именно с ним была счастлива. А свекровь – временное явление, которое надо просто перетерпеть. Тем более ее поклепы на меня супруг не слушал.

Последние несколько месяцев мы обоюдным решением стали копить на новую машину. Ремонтировать нашу уже порядком надоело. Но на зимнюю резину ее переобуть все-таки пришлось – тем более, отец взял как раз бывшую в употреблении по совершенно демократический цене. Мы с Пашей нашли устраивающий нас вариант, выставили нашу старушку на продажу.

Желающих было довольно много, но у машины был большой пробег, хотя и пребывало авто в идеальном для ее возраста состоянии. В итоге нашелся покупатель из другого города. Он приехал, осмотрел нашу старушку, и сразу же сказал, что покупает. Мы с мужем от радости едва не прыгали на месте – наконец-то, скоро возьмем нечто более надежное, и можно будет покататься по городам и весям!

Муж тоже имел водительские права, хотя машина числилась моей, так как отдал ее мой отец. Оформлено также все было на меня, и продавала, и покупать новую планировала я сама, как собственник. Свекрови мы о продаже и покупке ничего не говорили. Но когда сделка уже была совершена, решили пойти отметить в кафе.

Я нарядилась в новое платье темно-синего цвета. Оно было уютным, с объемной горловиной, как раз для начала морозного ноября. Телесного цвета колготки отлично подчеркивали его. Волосы убрала в высокую прическу, подкрасила серыми тенями глаза, тронула розовым блеском губы, и немного подрумянила скулы. Нанося духи на запястья, с удивлением подняла бровь на раздавшийся в дверь звонок.

Открывать пошел Паша, и тут же я услышала голос Ирины Дмитриевны:

— А я к вам с пирогами! Напекла, сынок, твоих любимых, с рыбой, с грибами! И жульен держи, осторожно только.

Опешившая я вышла из комнаты, поздоровалась. Муж тоже выглядел растерянным, но выставлять свекровь с гостинцами, которая только пришла, и стояла вся в таявшем на воротнике снегу, было неудобно.

— Ирина Дмитриевна, проходите скорее, я чаю сейчас согрею, а то вы с мороза! — приветливо сказала я, и пошла ставить чайник.

— А ты чего такая вырядившаяся? Праздник, что ли, какой? — бросила мне в спину мать мужа. — Чем хвостом крутить, лучше бы ужин нормальный приготовила! Только мать родная мужика и кормит у тебя, а тебе дела нет. Какой-то травой его, как крола племенного потчуешь!

— Мама, мы просто хотели провести вечер вдвоем, а готовит Софа очень вкусно, так что не начинай.

Ирина Дмитриевна картинно поджала губы, и прошествовала в кухню. Муж с пакетами, полными контейнеров прошел за ней.

— Так какой повод так наряжаться, мне так и не сказали? И ты в рубашке и надушенный одеколоном! — не унималась свекровь.

— Да никакого особого повода. Вот, продали машину Софии, теперь новую присматриваем.

— Деньги с продажи машины отдай мне, я лучше ими распоряжусь — Заявила свекровь

Я от такого заявления чуть чай мимо чашки не пролила.

— Вы меня простите, Ирина Дмитриевна, но с чего бы я отдавала вам деньги с продажи моего автомобиля? — слово «моего» я особо интонационно выделила.

— С того, что ты на себя все потратишь, на цацки свои, а мой бесхребетный Пашка слова поперек твоего каблука не скажет! А я жизнь прожила, я лучше знаю, куда эти денежки употребить, так что не спорь.

— Это не ваше дело, куда и как я их потрачу. Мы с мужем уже решили, что купим новую машину.

— Снова извозчиком сына сделать хочешь, и сама, не велика барыня в карете разъезжать! Автобус – вот твой уровень, милочка, большего ты не стоишь. — чеканила свекровь, а у меня от гнева перед глазами от ее слов темнело.

— Мама, прекрати немедленно такое говорить, София моя жена!

— Жена! Попомни мои слова, выкинет она тебя, как щенка, до копейки все забрав. Вижу я ее насквозь, душенку ее алчную.

— Ирина Дмитриевна, уйдите из нашего дома немедленно! — намеренно спокойно сказала я.

— Да пожалуйста! Ноги моей тут больше не будет! Сын меня ни во что не ставит, сноха грубит. Нашел себе ты, Паша, хуже не придумаешь супружницу!

Ирина Дмитриевна, грузно выбираясь из-за стола, все осыпала нас оскорблениями, а выйдя, сгребла все свои пироги, что принесла нам в гостинец, и даже жульен. Сложив все в пакеты, удалилась, гордо задрав подбородок и намеренно громко демонстративно хлопнув входной дверью. Мы с мужем остались одни, переглянулись, и покачали головами.

— Прости за поведение мамы.

— Ничего, она непростой человек, я знаю. — отозвалась я, и подошла к мужу, чтобы его обнять.

Паша заключил меня в объятия в ответ, ласково поцеловал в пробор волос. Я чувствовала, как его дыхание щекочет мне кожу и колеблет волоски.

— Пойдем все-таки в кафе отмечать?

— Пойдем. Ты такая сейчас красивая!

Мы собрались и пошли праздновать продажу автомобиля. Пока ели, мне пришел ответ от продающего автомобиль мужчины, которому я писала утром. Эта модель полностью меня устраивала, я посовещалась с мужем, и, доев салат и захватив с собой пиццу, мы помчались на новую сделку.

Вернулись домой, будучи счастливыми обладателями почти новенькой «Лады». Завалились счастливые на диван, есть пиццу и болтать. О ссоре с Ириной Дмитриевной больше не вспоминали, а мечтали-мечтали.

Зиму проездили на новом авто, а уже весной махнули по Золотому кольцу России. Старые города встречали живописными улочками, древними храмами, интересными музеями. У каждого города был свой голос, запах, своя атмосфера. Теперь мы путешествовали, как всегда и мечтали. Заодно начали откладывать на собственное жилье, на первый взнос. Отпуск миновал очень быстро, но мы наполнились новыми впечатлениями и здорово отдохнули. На следующий год запланировали на машине своим ходом ехать на море.

А пока вернулись к себе, стали снова работать, жили спокойно и счастливо. Ирина Дмитриевна не звонила и не писала, крепко на нас обидевшись. Мы считали себя с Пашей правыми, и тоже на контакт не шли. Если человек не понимает, что в чужую семью лезть не стоит – что с ним поделаешь? Уверенность свекрови, что она все на свете знает лучше, меня всегда в ней раздражала. Но та история с продажей машины стала последней каплей. Я поняла, что больше сглаживать конфликты не имеет смысла – мать мужа сделала все, чтобы разлад между нами стал открытым. К счастью, муж был на моей стороне, как и всегда.

По выходным мы иногда выбирались на машине в огромный лесопарк. Там было, как в самом настоящем лесу – заснеженные ели, лиственницы, березы, свежий воздух, белые-белые сугробы. Там мы бегали на лыжах, разрумянившиеся от мороза, счастливые, беззаботные. Нам обоим нравилось, когда тело звенит от напряжения, а над головами раскинулось синее, высокое по-зимнему небо, и птицы в ветвях бросают в голубизну высоты свои трельки. Потом возвращались усталые домой, на машине. Всегда брали с собой термос с горячим чаем, который делали обязательно сладким и с лимоном и травами. Болтали, смеялись, мечтали, что скоро купим собственную квартиру, все обставим там так, как нам хочется, заведем детей. Малышей оба хотели, но подходили к этому вопросу ответственно. Сперва все подготовить, встать на ноги – а потом уже наполнять детскую веселыми голосами сыновей и дочек. Я была уверена, что Паша будет замечательным отцом. А пока он был лучшим в мире мужем, которого я любила всей душой. Ирина Дмитриевна ошибалась – никогда не был для меня Паша чем-то временным, чем-то просто удобным. Моя любовь к нему только росла и крепла, как и его ко мне. Я не представляла себе семьи с кем-то другим. Мы всеми ямочками и выемками с мужем совпадали, дышали в унисон, мечтали об одном и том же, смотрели в одну сторону, и двигались вперед по жизни шаг в шаг.

— Маша, выслушай меня. Да погоди ты, не плачь. Там, куда я собираюсь, очень хорошо платят. Ну вот получилось так, но руки опускать нельзя. Я заработаю денег, и начнём всё сначала. — Ваня пытался успокоить её.

Маша в отчаянии покачала головой.

— Нет, Ваня, нет. Я не хочу. Никакие деньги не стоят жизни.

— Да какая жизнь? Ты о чём сейчас? Совершенно другие времена, никто в рукопашную не идёт. Да не переживай ты так. Неужели думаешь, что я бы на верную смерть пошёл и тебя бы одну оставил? Нет, тебе нужно немного продержаться, пока я начну получать. Жить есть где. Хорошо хоть квартира эта осталась.

Маша вздохнула.

— Вань, да не нужен нам больше этот бизнес. Пропади он пропадом. Чтоб снова в неделю всего лишиться? Ещё и продать всё пришлось…

— Маша, я не вижу других вариантов доказать самому себе, что я чего-то стою.

Он снова вздохнул, зная, что она очень хорошо понимает его, но категорически не одобряет.

Маша знала, что муж не успокоится. Случившееся было, конечно, очень обидно. Они почти десять лет строили своё дело, всё шло хорошо у них, всё получалось. А потом, как дети малые, попались на мошенников, причём зарубежных. Теперь и концов не найти.

Через два дня Ваня уехал служить по контракту.

У Маши было такое ощущение, будто половину её сердца оторвали. Она вздрагивала каждый раз, когда звонил телефон, а уж если звонили в дверь, у неё начиналась настоящая паника.

Прошёл месяц, паника не становилась меньше, скорее наоборот, всё больше и больше. Маша была уверена: что-то плохое случится, обязательно случится.

В дверь позвонили рано утром. Она посмотрела на часы, ноги сразу перестали слушаться. Кое-как дошла до двери, открыла её. Когда увидела мужчину в форме, то сразу всё поняла.

Он ничего даже сказать не успел, а Маша сползла по стенке. Очнулась в больнице, сначала никак не могла понять, что это, где она. А потом, когда поняла, вспомнила и завыла, закричала.

Оказалось, она уже неделю между небом и землёй.

Её выписали только через неделю. Сразу поехала на кладбище. Крест, ни фотографий, ничего. Компенсаций никаких не дали, сказали, что ещё идёт расследование. Всё так непонятно там…

Маша вернулась домой. Сутки металась из угла в угол. А потом решила, что больше так нельзя.

За маленькую квартирку, да ещё и за срочную продажу, получилось не так уж и много. Она тут же в агентстве попросила найти маленький домик где-нибудь вдали от людей, от цивилизации. Ей нашли такой в 300 километрах от того места, где она жила.

***

Когда такси остановилось, Маша с ужасом посмотрела на старую хибару, которую купила даже не глядя.

— Это вы здесь, что ли, жить собрались? — Таксист с недоумением посмотрел на неё.

— Именно здесь. Сколько с меня? — Маша собрала силы и посмотрела на водителя.

Он взял деньги и посмотрел ей вслед.

— Совсем ополоумели, с жиру бесятся, не знают уже, чем себя развлечь, — пробормотал он.

Маша не слышала этих слов. Да и не до них ей было. Она стояла перед старым домом и думала, что жить ей здесь не придётся. А вот выживать…

Она развела большой костёр, вытащила из дома весь стариковский мусор, что нашла. Немного. Пока костерок дымил, Маша взялась за тряпку.

— Доброго вечера вам. А я-то смотрю, что за пожар, — раздался голос.

Маша резко обернулась. На пороге стояла бабушка, такая, каких в сказках показывают, божий одуванчик.

— Напугала тебя? Не бойся, я тут живу по соседству. Ну, или доживаю, — сказала старушка, появившись из-за угла. — А ты что же в наши глухие края?

Маша наконец стряхнула с себя оцепенение.

— Я вот решила поближе к природе. В городе больше ничего не держит. Муж погиб…

— Раны, значит, зализывать приехала? — Старушка кивнула с пониманием.

— Можно сказать и так. Да вы проходите, что же вы у порога-то? — Маша пригласила её войти.

Бабушка прошла и присела.

— Молодец, дом уже и на дом похож. Меня Клавдия Николаевна зовут.

— А я Маша.

— Ну что ж ты, Машенька, одна? На помощь никого не позвала? Мы тут хоть и не молодые уже, а помочь можем, — предложила Клавдия Николаевна. — Я девок своих кликну. Мы тебе тут быстро порядок наведём. — Бабушка проворно кинулась за дверь.

Маша только головой покачала. Надо же, кажется, ну в чём только душа держится, а ещё быстрая какая. Через двадцать минут Клавдия Николаевна вернулась, с ней пришли ещё три бабушки, по возрасту примерно такие же.

Слушая шутливые перепалки и воспоминания из молодости, Маша почувствовала, как сильно проголодалась. Когда стемнело, сели пить чай. Бабушки нанесли всякой снеди.

— Ты, Машенька, не переживай. У нас, конечно, места глухие. Да уж давно спокойны, забыли про нас все. И власти, и дети наши. Никому не нужны. Автолавка раз в неделю приходит. Да мы там только хлеб покупаем, — рассказывала одна из бабушек.

— А как же вы живёте?

— А так и живём. У кого курочки, у кого кролики. Огород сажаем, между собой делимся.

— А ближайший магазин, медпункт где? — спросила Маша.

— О, это десять километров отсюда. Бывает, что внуки да дети заезжают. Вон, Клавдию внук сколько раз забрать пытался, а она ни в какую. Говорит, не бросит нас здесь, — ответила другая бабушка.

Клавдия улыбнулась.

— Хороший у меня внук, только вот не везёт ему как-то в жизни. Уж два раза женат был, и всё не так.

Маша тут же представила себе самовлюблённого молодого человека.

— Знаю, что подумала. Да ты сама увидишь. Он через две недели грозился приехать. Говорит, дров заготовлю тебе, бабушка, — добавила Клавдия.

Бабушки помогли Маше и с огородом. Ну, сильно много не наворотили, а всё-таки что-то сделали.

Кто бы мог подумать, что она вот так на грядках рыться будет? Да даже в страшном сне мыслей таких не было. А сейчас ничего, сидит вот, семена по лункам раскладывает.

Каждый вечер всё население женской деревни, состоящее из четырёх бабушек и Маши, собирались у кого-нибудь на чай. Маша с жадностью слушала всякие истории.

— Помнишь, как бандитов у нас тут ловили? — Клавдия замахала руками.

— О, как не помнить-то! Они же гады у меня на чердаке прятались. А я и не знала.

Маша округлила глаза.

— Ой, расскажите, пожалуйста.

— Было это лет так пятнадцать назад. Многие уже уехали, но ещё и жилых домов было много. Появились у нас с утра милиционеры. Мы все из домов посыпали, не понимаем, в чём дело-то. Оказалось, какие-то бандиты ограбили там кого-то, много денег взяли и золота всякого. И вроде как в нашу сторону двинулись на машине, только потерялись где-то. Вот милиционеры и искали их.

— Ну какие милиционеры? Полиция уже была, — возразила кто-то.

— Ой, какая разница. Так вот, по дворам пошли. Тут и оказалось, что бандиты засели на чердаке у Николаевны. Ох, натерпелись мы тогда страху! Стреляют, а Клавдия дома и выйти никак.

— И что, поймали их?

— Поймали. Только вот ни денег, ни машины не нашли. Вот после этого случая и последние жители уехали из деревни. Говорят, что Богом тут потерянное место, — сказала одна из бабушек.

— А ведь раньше люди сюда толпами ездили. Ключ тут у нас дюже чистый и лечебный. Про него столько легенд ходит, ещё нашими прабабками сложенных.

— Да, точно. Женщины приезжали, которые ребёночка не могут родить. Поживут несколько дней на воде ключевой, а потом всё получается у них, — добавила другая бабушка.

***

Маше всю ночь снились бандиты и беременные женщины. Утром, проснувшись, она вспомнила, как бабушки рассказывали о земляничной поляне, и решила туда сходить.

Она всегда считала, что хорошо ориентируется в лесу. Но ягод было так много, а лес такой красивый, что она потеряла счёт времени и поняла, что не знает, куда идти.

Страха сначала не было, он появился позже, когда начало темнеть.

— Ну нет, только в лесу мне не хватало сгинуть, — пробормотала она, осознав, что впервые после смерти Вани она хочет жить.

Наверное, правда, чудо-ключ даёт свои плоды. Когда начал ухать филин, Маша бросилась бежать. Ей казалось, что со всех сторон её обступают волки. Сколько бежала, сама не знала, только вдруг остановилась, оказавшись посреди поляны. В свете луны стояла машина. Совершенно непонятно, как она тут оказалась, ведь вокруг росли кусты. Тут вспомнился рассказ бабушек. Неужели это тот самый автомобиль, который когда-то бросили бандиты?

Позади хрустнула ветка, и Маша с визгом запрыгнула в машину. Ей было всё равно, что там внутри, главное, что там её не достанут лесные жители. К утру она задремала и проснулась от того, что солнце светило ей прямо в лицо. Осмотрелась вокруг: пыль, сиденья потрескались, а на заднем сиденье сумка, полная купюр…

Маша перегнулась через сиденье и увидела, что бабушки столпились вокруг.

— Милые мои, как же я рада вас видеть! — Она заплакала от радости.

Клавдия Николаевна сказала:

— А я уже внука вызвала, он едет.

Все собрались в доме Маши, а она рассказывала о своих приключениях.

— Мы тут с вами теперь так развернёмся! Но никому ничего не скажем, где деньги взяли.

— Дорогу расчистим, облагородим, поедут люди к нашему ключу, — обсуждали они.

— Вот это план! Неужели хоть кто-то понимает, насколько здесь хорошо?

Все обернулись. У двери стоял молодой мужчина и с улыбкой смотрел на собравшихся.

Клавдия Николаевна подскочила:

— Ванечка, внучок приехал!

Конечно, слово «внучок» как-то мало подходило этому двухметровому мужчине. Маша дёрнулась, когда бабушка назвала его Ваней. Иван оказался совсем не таким, каким она его себе представляла. Он был весёлым, простым и вроде бы очень умным. За два дня выкосил бабушкам и Маше дворы, деревьев навалил.

Тем временем Маша пыталась просчитать, с чего начать облагораживание, что купить. И как-то Иван застал её за этим занятием.

— Разрешите вам помочь? Я как раз бизнес-планами занимаюсь, — предложил он.

***

Прошло три года.

— Мария Анатольевна, у нас очередь на два месяца вперёд, а люди всё звонят и звонят.

Маша вздохнула:

— Я понимаю, но у нас не так уж и много места.

Иван встал из-за стола:

— Маш, может быть, пора подумать о расширении?

Она с улыбкой посмотрела на него:

— Ну, милый, подумать, конечно, можно, но придётся этим заняться тебе одному.

Ваня с удивлением посмотрел на неё:

— Почему одному? Без тебя?

— Без меня, потому что я буду заниматься совершенно другими делами, — ответила она.

Клавдия Николаевна посмотрела на Машу и вдруг сказала:

— А я всем и говорю: не легенда это вовсе, всё правда.

Ваня с недоумением посмотрел на бабушку:

— Вы о чём вообще? Ничего не понимаю.

— Вань, ну зачем к нам люди-то едут? Потому что ключ лечебный. А мы живём здесь, — пояснила она.

— И что? — Иван в таком же недоумении уставился на неё.

— Маш, не томи, — добавила Клавдия, подмигнув.

— Ты что хочешь сказать… — спросил Ваня, глядя на Машу.

Маша кивнула. Ваня медленно поднялся, посмотрел на неё с растерянностью, а потом как заорал, да как схватил её на руки!

Вечером они стояли на крыльце своего нового дома и смотрели на деревню. Там прибавилось новых домов, увеличилось число жителей. Да и вообще деревню было не узнать: освещение, новые постройки, дорожки. Неподалёку виднелось здание санатория, того самого, в который была такая очередь.

— Ну что, Маш, правда же, мы молодцы? — радовалась бабушка Клавдия.

— И мы молодцы, и те бандиты, которые сумку оставили в лесу.

— Давайте даже вспоминать об этом не будем, просто будем жить сегодня и сейчас.

— Но кое-что придётся вспомнить, — вмешался Иван. — Маш, я на протяжении трёх лет запросы подавал… В общем, твой муж — герой. Я знаю, что тебе это было важно. Так что нужно съездить в город, получить все документы, и там ждёт тебя его медаль, которую ему выдали посмертно.

Маша какое-то время стояла молча, потом прижалась к мужу.

— Спасибо. Для меня это было и правда очень важно.

Ваня погладил её по голове.

— Как думаешь, кто у нас родится?

— Мне всё равно, главное, чтобы все здоровенькие были.

Ваня вздохнул.

— Нужно подумать о строительстве школы.

Маша рассмеялась.

— А что, не об институте сразу?

Они обнялись и повернулись лицом к деревне. Они всё сделают, чтобы это место процветало, чтобы здесь люди становились счастливее.

— А у вас тут… неплохо, — Людмила Викторовна стояла посреди гостиной, как-то странно сжимая ручку видавшего виды чемодана. — Просторно.

Катя переглянулась с мужем. Что-то было не так. Свекровь, всегда готовая критиковать каждую мелочь в их доме, вдруг говорит «неплохо»? Та самая женщина, которая при каждом визите возмущалась их «безвкусными» обоями и «нелепой» планировкой?

— Мам, может объяснишь всё-таки? — Андрей присел на подлокотник дивана. — Звонишь в семь утра, говоришь — встречайте…

— А что объяснять? — свекровь попыталась улыбнуться, но улыбка вышла какой-то кривой. — Решила… решила квартиру продать. Надоело одной. Да и район там… неспокойный.

— Район? — Андрей поднял брови. — Ты же всегда говорила, что лучше твоего дома место не найти. Что все соседи как родные…

— Мало ли что я говорила, — Людмила Викторовна отмахнулась и вдруг заговорила быстро, словно боялась передумать: — В общем, я тут подумала… может, поживу у вас немного? Недельку-другую. Пока не подберу что-нибудь подходящее.

Катя почувствовала, как у неё внутри всё сжалось. «Неделька-другая» в переводе со свекровьего обычно означала «навсегда».

— А деньги с продажи? — осторожно спросил Андрей.

Людмила Викторовна как-то сразу постарела лет на десять:

— Были деньги… Вложила в одно дело. Надёжное. Потом расскажу.

— В какое дело? — не отставал сын.

— Я сказала — потом! — в голосе свекрови мелькнули истеричные нотки. — Можно подумать, у вас тут места мало! Три комнаты пустуют…

— Не пустуют, — тихо сказала Катя. — У нас кабинет и…

— Кабинет! — привычно фыркнула свекровь, и в этом фырканье вдруг проступило что-то отчаянное. — Подумаешь, важность какая…

В этот момент в кармане у Людмилы Викторовны запиликал телефон. Она вздрогнула и поспешно сбросила вызов.

— Кто это? — поинтересовался Андрей.

— Никто. Рекламу шлют, надоели ей богу — она отвернулась к окну, но Катя успела заметить, как дрогнули у свекрови руки.

— Надо вещи разобрать, — засуетилась Людмила Викторовна, всё ещё избегая смотреть на сына. — Куда мне?

— В гостиную, — Катя махнула рукой в сторону бывшего кабинета. — Только там…

— Отлично! — свекровь подхватила чемодан и почти выбежала из комнаты.

— Странно это всё, — пробормотал Андрей, когда за матерью закрылась дверь.

— Странно? — Катя поджала губы. — Это мягко сказано. Твоя мать, которая носилась со своей квартирой как с писаной торбой, вдруг её продаёт? Без предупреждения? И является к нам с одним чемоданом?

— А где остальные вещи? — вдруг сообразил Андрей. — Мебель? Сервиз, который от бабушки остался?

Из комнаты донёсся приглушённый звук падения и сдавленное восклицание.

— Мам, ты в порядке? — Андрей дёрнулся к двери.

— Да-да, всё хорошо! — голос свекрови звучал подозрительно бодро. — Просто… споткнулась.

Телефон в её кармане снова зазвонил. На этот раз Людмила Викторовна не успела сбросить — мелодия разносилась по всему дому.

— Мам, возьми трубку, — попросил Андрей. — Может, что-то важное.

— Говорю же — реклама! – снова отмахнулась женщина.

— С каких пор реклама звонит с именного номера? – Катя, вошедшая за минуту до этого в комнату, успела заметить надпись «Лена» на экране телефона.

— Какая ты наблюдательная, — процедила Людмила Викторовна.

— Лена? — Андрей нахмурился. — Это же…

— Твоя сестра волнуется, наверное, — перебила Катя. — Ты ей сказала, что переезжаешь?

Свекровь замерла на середине движения. Лицо её стало каким-то серым.

— Сказала, конечно, — она принялась с преувеличенным вниманием расстёгивать чемодан. — Всё она знает.

— Тогда почему…

— Хватит допрос устраивать! — Людмила Викторовна вдруг развернулась, и в глазах её блеснуло что-то похожее на злость. Или на страх. — Я же не спрашиваю, почему у вас в доме занавесок нормальных нет! Или почему обои эти унылые не переклеите!

— Начинается, — пробормотала Катя.

— Что начинается? — свекровь подбоченилась. — Думаешь, не вижу, как ты морщишься? Как переглядываетесь? Может, и вы меня не хотите принять? Может…

Она осеклась на полуслове. В глазах мелькнуло что-то такое отчаянное, что Катя невольно шагнула вперёд:

— Людмила Викторовна, что случилось на самом деле?

— Ничего! — свекровь схватила сумку. — В магазин схожу. У вас же наверняка холодильник пустой. Вечно одни йогурты…

Она почти выбежала из квартиры. Входная дверь хлопнула так, что зазвенела люстра.

— По-моему, нам нужно позвонить Ленке, — задумчиво произнёс Андрей.

Лена не отвечала. Ни на первый звонок, ни на второй, ни на десятый.

— Странно, — Андрей хмурился, глядя на экран телефона. — Обычно трубку хватает после первого гудка…

— Может, занята? — Катя пожала плечами.

Людмила Викторовна вернулась с пятью пакетами продуктов, словно готовилась к осаде. Выложив всё на кухне, она вышла на балкон — якобы проветриться. Но телефон в руке выдавал истинную причину.

— Галя, ну как я им скажу? — голос свекрови едва заметно дрожал. — Нет, не могу… Да, всё уже сделано, обратного пути нет…

Катя замерла у балконной двери. Андрей, шедший следом, тоже остановился.

— Деньги? — продолжала Людмила Викторовна. — Какие теперь деньги… Главное, чтобы они не узнали… Особенно Андрей. Он же не простит…

Она всхлипнула:

— Нет, Галя, я не могу им сказать правду… Это же… Нет, к тебе не поеду. У тебя своих забот хватает… Что-нибудь придумаю… А пока поживу у них, может всё как-нибудь… Ладно, позвоню потом.

Щёлкнул выключенный телефон. Людмила Викторовна шумно высморкалась.

Андрей решительно распахнул балконную дверь:

— Мам.

Свекровь вздрогнула всем телом:

— Ой! Ты меня напугал… А я тут… воздухом дышу…

— Что происходит? — он внимательно посмотрел на мать. — Во что ты влипла?

— Ни во что я не влипла! — она попыталась изобразить возмущение, но голос предательски дрогнул. — Просто решила квартиру продать…

— И куда делись деньги? — не отступал Андрей.

— Я же сказала — вложила…

— В какое дело, мам? В какое конкретно дело?

Людмила Викторовна отвернулась к окну: — Не сейчас, сынок. Потом всё расскажу. Обязательно расскажу. Только не сейчас…

В следующие дни Людмила Викторовна вела себя странно. То принималась с остервенением драить кухню, то часами сидела, глядя в одну точку. Телефон она теперь отключала, а когда Андрей спрашивал про сестру, переводила разговор.

— Что-то здесь нечисто, — сказал Андрей жене вечером. — Может, позвонить Ленке?

— Я пыталась, — Катя покачала головой. — Не берёт трубку.

— А Виталику?

— Тоже молчит.

А на четвёртый день свекровь заговорила о ремонте.

— Вот здесь бы обои поменять, — она водила рукой по стене. — И там. И вообще…

— Людмила Викторовна, — Катя почувствовала, как внутри поднимается раздражение, — мы же договорились…

— О чём? — вскинулась свекровь. — О том, что я не имею права слово сказать? Что должна сидеть тихо, как мышь?

— Нет, о том, что…Почему я должна жить в своем же доме по вашим правилам? — спросила у свекрови Катя. — И тут же осеклась, поняв, что сказала лишнее.

Людмила Викторовна застыла. В глазах её мелькнуло что-то похожее на боль:

— В своём доме? Да, конечно… Это ваш дом. А я… Я пойду. Погуляю.

— Куда? На ночь глядя?

— А что? — она попыталась усмехнуться. — Может, найду себе угол. Где не буду никому мешать… Умоюсь только схожу в ванную, — вдруг сказала она и быстро вышла из комнаты.

Едва щелкнул замок, в дверь позвонили. На пороге стояла пожилая женщина с встревоженным лицом.

— Люда здесь? — спросила она, переводя дыхание.

Это была ее подруга Галина, с которой они дружили более сорока лет…

— Проходите, — Катя посторонилась. — Она в ванной.

— Хорошо, — Галина понизила голос. — Значит, успела. Андрей, я должна тебе кое-что рассказать. Только быстро, пока она не вышла.

— О чём? — он нахмурился.

— О том, что твоя сестра натворила, — Галина присела на краешек стула. — Лена с мужем купили новую квартиру, большую. Уговорили твою мать продать свою — мол, будешь с нами жить, зачем тебе одной… Она и продала. Все деньги им отдала, они же в ипотеку влезли…

— И что? — Андрей подался вперед.

— А то, что Виталик как только квартиру взяли сразу переобулся, скандал закатил. Сказал — либо я, либо она. А Лена… — Галина покачала головой. — Лена промолчала. Даже не заступилась. Теперь твоя мать без квартиры, без денег…

— Не может быть, — Андрей побелел. — Ленка не могла так поступить.

— Могла, — Галина горько усмехнулась. — Ещё как могла. Знаешь, сколько я её уговаривала матери правду сказать? А она всё «потом, потом»… А потом уже поздно было — документы подписаны, деньги переведены.

— Сволочи, — процедил Андрей.

— Тише ты, — Галина испуганно покосилась на дверь ванной. — Она не хотела, чтобы вы знали. Говорит — стыдно. Представляешь? Её обманули, а ей стыдно!

— А что у неё с собой? — вдруг спросила Катя. — Вещи, мебель?

— В гараже у меня стоят, — Галина вздохнула. — Два дня как привезли. Она говорит — продаст потихоньку…

— Господи, — Катя прижала руку ко рту. — И она молчит…

— А что ей говорить? — Галина поднялась. — Что родная дочь как бомжа на улицу выставила? Что зять…

Шум воды в ванной стих.

— Я побежала, — засуетилась Галина. — Вы ей не говорите, что я приходила. Она меня убьёт. Но я не могла… Не могла молчать.

Когда Людмила Викторовна вышла из ванной, в прихожей было пусто. Только Катя стояла у окна, вытирая глаза.

— Ты чего? — встревожилась свекровь.

— Да так… — Катя шмыгнула носом. — Режу лук…

— Какой лук? — удивилась Людмила Викторовна. — Ты же у окна стоишь…

— Знаете что, — вдруг решительно сказала Катя, — давайте завтра съездим за вашими вещами.

— За какими вещами? — свекровь напряглась.

— За теми, что в гараже у Гали стоят.

Людмила Викторовна побелела:

— Откуда ты…

— Галя приходила? — Людмила Викторовна опустилась на стул. — Вот предательница…

— Не предательница, а настоящий друг, — в комнату вошёл Андрей. — В отличие от некоторых.

— Сынок…

— Почему ты молчала? — он сел рядом с матерью. — Почему не сказала сразу?

— А что я должна была сказать? — она нервно теребила край кофты. — Что дочь родная от меня отказалась? Что я как побирушка теперь…

— Мам, прекрати! — Андрей стукнул кулаком по столу. — Какая побирушка? Это твои дети! Ты всю жизнь…

— Вот именно — всю жизнь, — она горько усмехнулась. — А теперь что? Теперь я обуза. Ленке муж дороже, тебе… — она запнулась.

— Что мне? — он наклонился к матери.

— А разве нет? — она кивнула на Катю. — Вон, невестка уже устала от меня. Говорит — свои правила…

— Людмила Викторовна, — Катя присела рядом, — я не это имела в виду. Просто…

— Да знаю я всё, — свекровь махнула рукой. — Командую, критикую, лезу не в своё дело… Думаете, я не понимаю? Понимаю. Но куда мне теперь?

— Никуда, — твёрдо сказал Андрей. — Будешь жить здесь.

— Но…

— Без «но», — он посмотрел на жену. — Правда, Кать?

Катя молчала несколько секунд. Потом тихо сказала:

— Правда. Только давайте договоримся…

— О чём договоримся? — как-то обречённо спросила Людмила Викторовна. — Что я не буду лезть? Не буду указывать? Буду сидеть тихо, как мышь?

— Нет, — Катя покачала головой. — Договоримся быть честными. Вот вы сейчас что чувствуете?

— А ты как думаешь? — свекровь невесело усмехнулась. — Стыд. Обиду. Страх…

— Страх? — переспросил Андрей.

— А ты думаешь, легко в шестьдесят лет начинать всё сначала? — она провела рукой по лицу. — Знаешь, что самое страшное? Не то, что Ленка так поступила. Не то, что денег нет. А то, что я… — она запнулась, — что я теперь никому не нужна. Как старая мебель, которую на помойку…

— Прекратите! — Катя вдруг стукнула ладонью по столу. — Вот эти вот причитания — прекратите! Вы не мебель. Вы – мать. Бабушка наших будущих детей…

— Каких детей? — Людмила Викторовна подняла глаза.

Катя замерла. Андрей поперхнулся:

— Ты что, хочешь сказать…

— Ну… — Катя покраснела. — Я планировала сказать позже. Когда всё утрясётся…

— Господи, — прошептала свекровь. — Так ты… А я тут со своими проблемами…

— Вот именно, — Катя придвинулась ближе. — У нас будет ребёнок. И ему понадобится бабушка. Настоящая, строгая, которая умеет и отругать, и пожалеть. Которая научит готовить, рисовать, куличики лепить…

— Подожди, — перебила Людмила Викторовна. — А как же твои правила? Твой режим? Ты же сама говорила…

— К черту правила. Будем жить как нормальная семья — спорить, мириться, притираться друг к другу. Я буду закатывать глаза от ваших замечаний, вы будете ворчать на мой йогурт по утрам… Но мы будем вместе. Потому что иначе нельзя.

Людмила Викторовна смотрела на невестку, словно видела её впервые: — А ты… ты правда не против?

— Правда, — Катя положила руку на живот. — Знаете, я ведь тоже боюсь. Первый ребёнок, всё новое, незнакомое… А тут вы — опытная, мудрая…

— Скажешь тоже — мудрая, — свекровь шмыгнула носом. — Такую глупость с квартирой сделала…

— Не ты сделала глупость, — жёстко сказал Андрей. — А Ленка с мужем. И вот что…

— Нет! — мать схватила его за руку. — Не надо ничего делать. Не надо никому звонить, ругаться… Пусть живут как хотят. Только вот деньги…

— К чёрту деньги, мам, ты думаешь они отдадут, если уже так поступили? Все, начинаем с нового листа!

Первый раз за все дни Людмила Викторовна расправила плечи.

— Главное — у меня есть вы. И… — она робко посмотрела на Катин живот, — и будущий внук.

— Или внучка, — улыбнулась Катя.

— Или внучка, — согласилась свекровь. — Знаешь, у меня где-то было заговорённое одеяльце…

— Только не говорите, что оно в гараже у Гали! — рассмеялась Катя.

— Именно там! — Людмила Викторовна тоже засмеялась. И впервые за эти дни её смех был настоящим.

ЭПИЛОГ

Через полгода у Лены и Виталика начались проблемы. Сначала с деньгами — ипотека оказалась неподъёмной. Потом между собой — слишком много недосказанного, слишком много вины.

Лена несколько раз пыталась позвонить матери. Трубку брала Катя:

— Извини, мама занята. У неё хлопоты — внучка скоро родится.

А когда родилась маленькая Машенька, Лена пришла в роддом. Стояла в коридоре, смотрела, как мать держит новорождённую внучку, как воркует над ней, как светится от счастья…

Людмила Викторовна её заметила. Но не окликнула. Просто вышла в коридор и сказала:

— Знаешь, дочка, предать легко. А вот заслужить прощение — это труд.

И ушла, оставив Лену одну. С её виной, её ошибками и её раскаянием.

А дома её ждали Катя с Андреем и маленькая Маша. Настоящая семья. Потому что настоящая семья — это не те, кто живёт по правилам. А те, кто остаётся рядом несмотря ни на что.